Твоя кровь, мои кости

— Я никогда не хотел, чтобы он попал в руки Уэстлоков, — продолжал зверь. — Это было ошибкой. Смертные всегда жаждут власти, но твой род был жаднее большинства. Они уничтожили его прежде, чем он успел пустить корни. Они скармливали его мне недозрелыми кусочками. Каждый раз я сажал его заново. Он никогда не принадлежал им, чтобы убивать. Он всегда был моим. А потом появилась ты. Ты и мальчик, вы оба. С вами обоими Питер не просто пустил корни. Он расцвел, хотя никогда бы в этом не признался. Наконец-то у него было то, ради чего стоило умереть. Вот что делает жертву такой вкусной — любовь придает ей аромат. Жизнь смертных так быстротечна, но любовь так же долговечна, как смерть. Равноценный обмен.

Понимание пронзило ее, как лед.

— Ты с самого первого дня подталкивал меня к тому, чтобы я убила его. Это был ты по телефону.

Резцы зверя блеснули на свету, как слоновая кость.

— Да.

— Почему бы тебе не сделать это самому, если ты в таком отчаянии?

— Я не могу. Это должна быть ты.

— Почему?

— Потому что ты любишь его, Уайатт Уэстлок. — Правда пронзила тишину рощи, пронзила до глубины души. — Ты любила его всю свою жизнь. И это для меня все.

Лопата в ее руке обмякла. Сама того не желая, она встретилась с холодным взглядом Питера. Выражение его лица в полумраке было непроницаемым, челюсти плотно сжаты.

— Когда ты похоронишь его, — сказал зверь, — это будет длиться вечно. Я буду пить из колодца, который гораздо глубже и слаще, чем когда-либо прежде.

Над их головами что-то прошмыгнуло по верхушкам деревьев. Она подавила желание взглянуть на небо.

— А что будет потом? — спросила она. — Как только ты насытишься.

— Я лягу спать, — сказал зверь. — Я ждал Питера долгое время и очень устал. Когда я уйду, рана между мирами заживет. Больше не будет нужды в Уиллоу-Хит или в Западном Замке, которые будут играть роль хранителей зелени. Ты будешь свободна.

Над головой хрустнула ветка. Сосна осыпала их дождем липких оранжевых иголок. Питер вздернул подбородок, его глаза заблестели от нетерпения.

— Нам нужно идти.

Но Уайатт не двинулась с места.

— А как же Джеймс? Что случилось с Джейми?

— Тебе стоит послушать Питера, — сказал зверь, стряхивая сосновые иголки со своего плеча. — Нам нужно уходить, пока мы еще можем.

— Я никуда не уйду, пока ты не расскажешь мне, что с ним сделал. — Она взмахнула лопатой, сжимая ее как копье. — Ты хочешь, чтобы я ушла? Расскажи, что произошло.

Питер направился к ней, но зверь вытянул руку, останавливая его.

— Все в порядке. Она хочет знать правду. Пришло время рассказать ей.

Тогда она заметила, что его руки начали портиться. Вместо кожи были сухожилия и кости.

— Несколько лет назад, — заговорил он, — на ферму приехал богатый человек. Его жена умирала, и он искал по всему миру способ остановить смерть. Он слышал о Питере и хотел своими глазами увидеть его бессмертие… посмотреть, есть ли что-то, что можно собрать, кроме пепла. Он ушел разочарованным, но его визит посеял в голове Джозефа Кэмпбелла идею. Если бы дар Питера был передан, то, конечно, его можно было бы забрать. В конце концов, он подумал, что, возможно, Джеймс будет тем, кто согласится на это. Но он ошибся, и его просчет стоил жизни твоему другу.

Питер, стоявший между ними, был неподвижен, как камень. Мраморный мальчик, замерший в своем личном мавзолее. Ее изголодавшийся бог. Ее тайный святой. Ее убийца. Его руки были сжаты в дрожащие кулаки. По щеке скатилась одинокая слезинка. Он позволил ей скатиться.

— Что-нибудь осталось? — спросила она. — В тебе осталось что-нибудь от Джеймса?

При этих словах зверь улыбнулся. Это была легкая усмешка с плотно сжатыми губами, слегка обнажившими клыки, и в тот момент она не понимала, как могла принять его за мальчика, с которым вместе выросла.

— У нас нет времени, — сказал он. — Вдова здесь. И, похоже, она свила гнездо.

21. Питер

Питер чувствовал это повсюду, куда бы ни повернулся. Отпечаток неправильности, тонкий, как пленка, и кислый, как плесень. Он был на деревьях, покрытых желтыми лисичками, где не касался свет. Был в тени, окутанный молочно-белыми завитками шелка. Язык у него пересох, во рту был меловой налет, как будто он проглотил горсть пепла.

Не вдова заставила его застыть на месте, хотя он воочию убедился — от нее невозможно было убежать, когда она пускалась в погоню. Это были не бесчисленные шелковые мешочки, вшитые в деревья и набитые до отказа.

Это была Уайатт.

Все вокруг них, и роща, медленно просыпались под ее пальцами. Не в виде гниющих покровов, а в полном, ярком цвету. На холмиках его могил распустился бледно-желтый шиповник, бархатные бутоны стряхивали грязь со своих лепестков. Спящий алиссум распустился изящными белыми цветами.

И там, всего в трех футах от него, стояла Уайатт, ее горе раскрылось. Она была такой бодрой, какой он никогда ее не видел, живое пламя на фоне бесцветной рощи, все ее черты были прорисованы в технике «Техниколор». Ее губы были алыми, как георгины, а щеки сияли лихорадочным румянцем. Под ее ногами распускались цветы.