Твоя кровь, мои кости

Выругавшись, зверь царапнул себя по руке. Одинокий черный паучок пробрался по сухой белизне локтевой кости, протиснулся между сухожилиями, натянутыми, как нервы. Еще один спрыгнул с веток, и с него капал шелк. За ними последовали другие, посеребрив дерево бледной блестящей мишурой. Зверь отшвырнул их одного за другим и, шатаясь, забрался на дерево. Наполовину кость, наполовину мальчик, он с ужасом наблюдал, как паутина, похожая на сахарную вату, покрывает его икры.

— Ты вполне сойдешь за пищу, — промурлыкала вдова, — хотя мне не нравится привкус серы.

Уайатт с нарастающим ужасом наблюдала, как восемь покрытых шерстью ног протиснулись мимо нее, пробираясь сквозь деревья, ломая ветви. Скрытый серебристым шелком, зверь издал нечеловеческий рев.

— Беги, — скомандовал Питер.

Уайатт тут же сорвалась с места, отбросив лопату в сторону, и исчезла в тумане. Питер задержался достаточно долго, чтобы в последний раз оглянуться на зверя. В его разлагающуюся форму закралось ядовитое окоченение. Все, что оставалось видимым, — это изможденная часть его лица с расширенными от ужаса глазами.

Это так напоминало то, как Джеймс смотрел на него в те последние, кровавые мгновения, что Питер застыл. Но затем — в мгновение ока — момент был упущен. От чудовища не осталось ничего, кроме молочно-белого саркофага. Он не стал задерживаться, чтобы посмотреть, что произошло дальше. Он бросился вдогонку за Уайатт, продираясь сквозь рощу, и ветки на ходу царапали его кожу.

Снаружи, на лугу, воздух был похож на мокрую шерсть, небо готовилось к грозе. Мужество покинуло его, когда он раскачивался на вершине холма, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, теряясь в бесконечной серой пелене.

Уайатт нигде не было видно. Прижав ладони рупором ко рту, он выкрикнул ее имя. Ветер подхватил его крик, а эхо разорвало на куски. Когда ответа не последовало, он направился обратно в сторону дома.

Она оставила за собой что-то вроде следа, и он не знал, вызывает ли это у него благоговейный трепет или ужас. В восточной части долины фермы низменный луг расцвел множеством цветов. Воздух был напоен сладко пахнущей пыльцой, высокие травы сплетались с дикой хининой и бледно-белой наперстянкой, астрами с пурпурными лепестками и пчелиным бальзамом с шипами. Он продвигался вперед, подгоняемый стремлением, кровь стучала у него в ушах.

Когда высокий луг, наконец, исчез из поля зрения, он оказался на самом восточном участке. Впереди виднелась дрожащая береза, ствол которой опоясывали красные виргинские вьюны. Под свисающими цветами дерева стояла Уайатт. Она наблюдала за его приближением с отсутствующим выражением лица.

— Ты в порядке? — спросил он, подойдя к ней. Это был неправильный вопрос. Она вскинула голову и недоверчиво уставилась на него. В электрическом сиянии надвигающейся грозы ее глаза казались зелеными до самого конца.

— Ты убил его.

Его горе было раной, свежей и незаживающей.

— Это не то, что ты думаешь.

— Что я должна думать? — Эти слова прозвучали между ними, как яд. — Ты похоронил его в безымянной могиле. А потом ты позволил мне поверить, что оно было им. Ты впустил это в наш дом.

По спине у него пробежали мурашки.

— Ты понятия не имеешь, что произошло.

— Тогда объясни мне.

— Это не так просто.

Он увидел приближающийся толчок за полсекунды до того, как это произошло. Разъяренная, она сильно ударила его в грудь. Он отступил на шаг, принимая удар.

— Я думала, что смерть всегда проста, — выплюнула она и снова толкнула его, на этот раз в березу. — Разве не это ты мне говорил? Или об этом ты тоже солгал?

Когда раздался третий толчок, он схватил ее за запястья и притянул к себе как раз в тот момент, когда над головой прогремел первый раскат грома. Земля содрогнулась, и в небо взметнулся рой хрупких траурных плащей. На мгновение их подхватили крылья с желтыми кончиками.

— Прости, — Питер склонился к ее лбу. — Ты даже не представляешь, как я сожалею.

Постепенно борьба частично покинула ее. Она прижалась к нему всем телом, сотрясаясь от рыданий и упираясь руками ему в грудь. Жар ее кожи обжигал его сквозь тонкий хлопок рубашки.

— Я думала, что смогу это вынести, — прошептала она.

Он отстранился ровно настолько, чтобы видеть ее лицо.

— Вынести что?

Ветер свистел над вершиной холма, резко разделяя их. Она отодвинулась от него, ее щеки вспыхнули, ползучий тимьян у ее ног превратился в бледно-фиолетовые шипы.

— У меня был очень плохой год, — сказала она, смахивая слезу со щеки. — Очень, очень плохой. Приехав сюда, я едва держалась на ногах. А потом нашла тебя, и все эти ужасные секреты выплыли наружу. И я понимаю это, Питер. Понимаю. Ты имеешь полное право быть таким злым. Таким… таким сломленным и жестоким.

Он понял, к чему все идет. Паника пронзила его, как электрошокер.

— Не надо.