Твоя поневоле

Да ладно?! Я не верю своему счастью! С развязанными руками я смогу обыскать как следует комнату, может, найти отсюда какой-то выход, да хотя бы могу посмотреть, что там за окном! Но моё иллюзорное счастье длится недолго — распахнув широко дверь, вырвавшейся из силков птицей делаю шаг за порог и вижу на кровати длинные скрещенные ноги. Кай лежит на спине, заложив руки за голову, и кажется, будто он крепко спит. Черты лица расслаблены, и сейчас, в розовых лучах утреннего солнца, он выглядит таким… беззащитным.

Сладкий умиротворённый мальчик Кай. Молодой красавец, наверняка любимец девочек, с десятками тысяч подписчиков в популярной социальной сети… Какого чёрта ты такой ненормальный, красивый мальчик Кай? Какого чёрта?! Что за мысли таятся в твоей ненормальной голове?

Ловлю себя на абсурдной мысли, что любуюсь им. Это неправильно, это похоже на безумие, но отвести от него взгляд так же сложно, как признаться себе, что через толщу страха, бессилия и злости он притягивает меня к себе. И это пугает намного больше стальных браслетов.

Часть 11

— Ты любишь Шопена? — не открывая глаз, тихо спрашивает он. Я вздрагиваю, пытаясь утихомирить взбесившееся сердце, и только сейчас замечаю ползущие из его кармана тонкие проводки наушников. — Это не модно, но я уважаю классику, — продолжает он в пустоту. — Сколько чистоты в этих звуках, сколько искренности и боли. Гениальный музыкант. Гениальная музыка.

— Все гении сумасшедшие, — давлю намеренно равнодушным тоном.

— Верно. Мы такие.

— Вы такие? То есть ты причисляешь себя к великим гениям? — беру с трюмо расчёску и тут же прикидываю мысленно, какой урон она может принести здоровью почти двухметрового мальчика-переростка.

Вывод неутешителен.

— А почему бы и нет? — он открывает глаза и поворачивает голову в мою сторону, и я не могу понять, шутит он или серьёзен. — То есть безумством мы можем быть похожи, а талантами нет?

— И какой же у тебя талант? — веду зубцами по мокрым спутанным волосам, выискивая периферийным зрением подсвечник.

— У меня талант располагать к себе людей, особенно женщин (пф, ну конечно!). А ещё я умный, — ловит мой взгляд, полный ироничного скептицизма. — Нет, серьёзно. Я получил аттестат о законченном среднем образовании в тринадцать лет — учился по ускоренной программе для одарённых детей, и уже в следующем году получу степень бакалавра. Ещё я в совершенстве владею семью языками и у меня феноменальная память, — аккуратно наматывает проводки наушников вокруг плеера. — В восемнадцать я разработал зашифрованную программу против взлома компьютерной системы, её сейчас использует Пентагон. Но, думаю, это тебе малоинтересно.

И всё это так серьёзно. Без бравады и улыбок.

Признаться — я впечатлена. Если он не шутит, то в свои двадцать он достиг гораздо больше, чем я в тридцать один! Но я скорее завяжусь в три узла, чем покажу ему свой восторг.

— Значит, в твоей школе были отличные преподаватели, которые смогли вложить в твою голову азы.

— Я не учился в школе, я учился дома. А преподаватели у меня и правда были самые лучшие. Но дело не в них, дело в этом, — он стучит указательным пальцем по виску и садится на край кровати. — Почему ты не надела то, что я тебе дал?

— Потому что не обязана выполнять твои распоряжения. Хочешь кого-то дрессировать — купи щенка, — шумно бросаю расчёску на комод и смотрю на Кая сквозь отражение в зеркале с неприкрытым вызовом. — Мне удобно в моих вещах. Умник.

— Как хочешь, — безразлично дёргает плечом. — Хотя зря: это очень дорогой шелк из Италии. Привёз специально для тебя. Тебе бы понравился.

— Думаешь, что меня можно купить за брендовое барахло? — глаза сужаются в щёлочки.

Он устало, совсем по-взрослому проводит ладонью по лицу, и красивые губы трогает невесёлая улыбка:

— Я знаю, что тебя можно купить, Наташа.

Забра́ло сорвано, он сам напросился…

Медленно оборачиваюсь и вкладываю в слова всю свою ненависть:

— Сукин сын! Зажравшийся щенок, погрязший во вседозволенности! Какого хрена тебе от меня надо? Какого хрена тебе надо от моего сына? — хватаю с трюмо флакон духов и швыряю в Кая, разумеется, он уворачивается, и склянка с глухим стуком ударяется о стену. Следом цепляю всё, что попадается под руку: помада, крем, компактная пудра ценой в целое состояние — всё это по очереди летит в него и всё не достигает цели.

Он смеётся, ловко уклоняясь от летящих снарядов, а меня снова накрывает такой волной ярости, что я готова задушить его собственными руками. Дайте только добраться до его шеи. Я убью его. Клянусь жизнью, только бы добраться…

Не думая о последствиях, бросаюсь на него и пытаюсь вцепиться ногтями в лицо, но он быстро подскакивает с кровати и перехватывает мои руки. Легко, словно это две колышащиеся на ветру тростинки.

Тогда в ход идут ноги: со всей своей разъярённой силы подбрасываю колено вверх, целясь в пах, но ему удаётся блокировать и этот удар за какие-то доли секунды.