Твоя поневоле

— Я хочу увидеть своего сына.



— У меня есть для тебя новое видео. С ребёнком всё прекрасно.

— Я хочу видеть своего сына, — повторяю сквозь зубы, заводясь. — Мне не нужно твоё видео. Я хочу к своему ребёнку!

— Скоро ты его увидишь, обещаю.

— Я хочу сегодня. Сейчас! Сейчас же! В эту минуту!!! У тебя нет детей, тебе меня никогда не понять! Я. Хочу. Домой! — чувствую, как начинаю заводиться, кипеть. Во мне бурлит неописуемая, разъедающая нутро ярость.

Цепляюсь за чугунную подставку для зонтов и с необычайной лёгкостью, словно это бумажный стаканчик из-под кофе, швыряю в Кая…

…а дальше началась какая-то агония: я хватаю всё, что попадается под руку, и бросаю в него. Не глядя, не думая, постоянно промахиваясь. Мечусь по незнакомой комнате, намеренно толкая предметы, пихая их руками и ногами, крича и матерясь так, как никогда не кричала до этого.

В этот момент я хочу прикончить его, хочу, чтобы его череп раскололся под ударом тяжёлой вазы словно гнилой арбуз, хочу, чтобы он исчез, испарился, сдох.

Он ненормальный. Он психопат! Хотя сейчас именно я веду себя как помешанная, а он просто уворачивается от летящих в него предметов и, вытянув перед собой ладони, елейным тоном, словно хренов мозгоправ, просит меня не покалечиться, то и дело вставляя: "осторожно — угол, аккуратно — диван, не поранься о стекло".

Он меня не боится, и мои потуги кажутся ему вознёй безмозглой мыши в клетке с питонами. И я действительно чувствую себя этой долбаной мышью.

Схватив с книжного стеллажа очередной тяжёлый том, обессиленно роняю его под ноги. Руки дрожат, по вискам струится пот, во рту привкус солёных слёз. Очередная бесполезная истерика.

Он, хрустя осколками, переступает остатки разбитого сервиза и нежно окутывает меня коконом рук.

— Тщ-щ, ну чего ты. Тише, тише…

Роняю голову на его грудь и закрываю глаза; руки — как надломленные ветки бесполезно болтаются вдоль туловища.

Он покачивает меня, словно баюкая ребёнка, и мне действительно хочется уснуть. Прямо здесь, на его груди. Я истощена, мощнейший выброс адреналина вытянул из меня все жизненные соки. Я манекен, пустой сосуд. И рядом он: здравомыслящий, уравновешенный, не по годам взрослый мальчик. Слух ласкает его ласковый шепот, ладонь невесомо гладит мои волосы. Он не взбешён моей выходкой, он великодушно меня прощает, и я, сквозь дурман затихающей агрессии, восхищаюсь им, его умением быть мужчиной тогда, когда это необходимо.

Он так молод, откуда в нём столько мудрости? А может, он значительно старше и просто водит меня за нос?..

— Прости, что тебе пришлось пропустить завтрак, я задержался ненамеренно.

— Я не хочу есть, я хочу домой, — не открывая глаз, шепчу в его футболку, от которой едва уловимо пахнет уже знакомым цветочным кондиционером.

Знает ли его мама, где сейчас шляется её сын?

Его отец?..

Да, он взрослый парень и не обязан отчитываться за каждый свой шаг, но всё-таки…

Знают ли его родители, что их чадо безумно? И как за маской нарочитой нежности рассмотреть эту аномалию серых клеток? И маска ли это?..

Какой он — настоящий Кай? Кай — похититель женщин и детей, парень, таскающий в кармане наручники и холодное оружие, безумный манипулятор себе на уме. Или Кай — мальчик-вундеркинд с какой-то психологической травмой в прошлом, недолюбленный и недоласканный, случайно совершивший по непонятной пока причине глупость.

Один или другой? А может, два в одном? Самое страшное, если два в одном…

— Ты дома, Натали, — перебирая мои волосы, шепчет Кай. — Ты уже дома. Идём наверх. Пойдём.

Послушно протягиваю ему ладонь и бреду по ступенькам как овца на заклание. У меня был шанс удрать отсюда. Вот она — дверь, рукой подать. А теперь этого шанса у меня больше нет.



Часть 21

* * *

Накалываю на пластиковую вилку хорошо прожаренный стейк, макаю кусочек в кисло-сладкий соус и отправляю еду в рот. Вкусно. Наверное. Судя по виду — очень, но я не чувствую вкуса.

Кай сидит по-турецки напротив, как всегда на полу, удерживая в руках свою тарелку. Он с большим аппетитом поедает щедрую порцию мяса, периодически бросая на меня осторожные взгляды. Хотелось бы мне знать, о чём он думает, но прочесть его мысли невозможно. Он ничем не выдаёт свои истинные эмоции.

— Нравится? — бросает он и, кивнув на мою порцию, вгрызается в кусок чёрного хлеба.

— Пробовала и получше. Сегодня ты сплоховал.

— Это не я готовил, — отправляет в рот помидор черри. — Купил на вынос в придорожном ресторане.

— А что так? Мама мясо жарить не научила?

Он на секунду перестаёт жевать и, вперив в меня ледяной взгляд, будто молчаливо попрекает за сказанное. Затем так же молча опускает глаза и возвращается к приёму пищи, но я ощущаю, что что-то неуловимо изменилось.

Мать?

Разговоры о матери дают такую неоднозначную реакцию?

Маменькин сынок или же, наоборот, ненужный ребёнок?

Может, она бросила его? Может, он чувствует свою вину, потому что не оправдал каких-то её ожиданий?

Эдипов комплекс?