Твоя поневоле

Мне приятно, очень. Его поцелуи совсем лёгкие, невесомые, словно пушистое облако. Он целует меня, не требуя ничего взамен, просто делится лаской, и я пытаюсь не думать о том, что его желание, зажатое тисками тугих джинсов — и моё желание тоже, но я не могу ему поддаться, это чистый абсурд. Я должна быть умнее, серьёзнее, я должна контролировать своё тело, только вот оно совсем не желает поддаваться контролю.

Я его пленница! Он держит меня прикованной наручником к кровати, он украл моего сына, разве этого мало? Выходит, что мало, потому что мозг хоть и пытается сопротивляться, но ничего не выходит. Его отношение ко мне обескураживает, оно мешает мыслить здраво.

Я пересмотрела кучу триллеров, где серийные маньяки так же крали женщин и удерживали их где-то на привязи. Но они их истязали, насиловали, унижали. Мой же похититель целует меня, одевает в шелка и буквально сдувает пылинки.

Что, мать твою, происходит? Похоже на бред, концентрированную шизофрению. Я называю его психом, а сама же веду себя даже более ненормально.

Да что с тобой, Наташа. Очнись! Очнись уже!

— Кай, — облизываю пересохшие вдруг губы. — Ты что-то хотел мне сказать, когда они уйдут. Они ушли.

— Это уже не важно.

— Нет! Это важно! Для меня важно! Ты издеваешься? — кучу головой и тщетно пытаюсь выдернуть руки. Сильное молодое тело припечаптывает меня к двери ещё сильнее, грудную клетку сдавило, мне трудно дышать. — Кай, выпусти! Отпусти меня!

Он так близко, что я ощущаю своим телом каждую его мышцу, каждый изгиб, чувствую, как стучит его сердце, и этот стук вибрирует в моём организме как свой собственный. Аромат его кожи — мощнейший афродизиак. Он как наркотик, попадая в кровь, не спрашивает, хочешь ли ты ощутить на себе его действие, он просто берёт и действует. Аромат Кая — мой наркотик, и я наслаждаюсь, травясь его пестицидами.

Не он — я не в себе. Ненормальная — я.

— Ты сказал, что, выйдя из комнаты, я пойму, кто ты, но я ни черта не понимаю. Совсем ничего! Пожалуйста — скажи, — освобождаю-таки руки и обхватываю ладонями покрывшиеся колючей щетиной щёки. — Клянусь, я пойму, не буду осуждать. Я никому никогда ничего не расскажу, я всё забуду. Я помогу тебе, Кай, — шепчу, утопая в расширенных зрачках. — Помогу справиться с тем, что тебя гложет. Я обещаю. Я клянусь тебе! Хочешь — жизнью поклянусь.

Глаза в глаза. Дыхание обоих глухое, тяжёлое. Чёрные, совсем по-девчачьи загнутые ресницы напротив медленно опускаются и поднимаются, вгоняя меня в гипнотический транс. Господи, какой же он ещё молодой. И красивый. Эти губы — немного сжатые смешным бантиком от давления моих пальцев на щёки, чистые синие глаза, идеальной формы нос и всегда чуть нахмуренные брови. Словно он постоянно в состоянии лёгкой тревоги.

Красивый. Холёный. И ненормальный…

Что заставило тебя сделать то, что ты сделал? Почему?

Трогаю подушечками пальцев небольшой шрам под его глазом, единственный изъян на идеальном лице, но даже этот рубец его только украшает.

— Откуда он у тебя? — шепчу, борясь с голодом желания.

— Подарок отца.

Вот как… Неблагополучная семья? Тиран отец? Его избивали в детстве, а может, и не только… Чужая душа — потёмки, душа Кая — марианская впадина. Глубокая, неизведанная, чарующе опасная.

Надо спасаться, пока она не затянула меня на дно.

— Когда ты расскажешь мне? Я хочу знать всё.

— Скоро.

Он снимает мои руки со своего лица и по очереди целует костяшку каждого пальца. Он делает это так сладко, так ласково. Его желание отдавать нежность безгранично.

— Ты здесь. Поверить не могу.

Улыбаясь, он целует мои руки, и он этой улыбки мелкой рябью мороз по коже.

— Я так долго тебя хотел. И ты здесь.

Я не вижу своего лица, но чувствую, как оно кривится в гримасе накрывающей волной ужаса.

— Долго хотел? — голос надламывается. — Кай, я человек — не новый айфон, не люксовый автомобиль. Человек. Человека нельзя хотеть заполучить словно вещь. А ты так говоришь, будто… будто я игрушка. Трофей.

— Ты мой трофей. Теперь только мой.

Ему нравится эта формулировка. Он доволен и полностью расслаблен, кажется, что он под кайфом, хотя я знаю, что он абсолютно точно трезв.

Выдёргиваю руки и отталкиваю его от себя, и он покорно сторонится и как будто не понимает, с чего это вдруг я на него взъелась.

— Ты больной на всю голову ублюдок. Хрен тебе, а не трофей, понял?

— Мне нравится, когда ты такая, — улыбка — широкая, сияющая. Он счастлив.

Обхватываю голову руками и сползаю спиной по дверному полотну. Халат вместе с шёлком сорочки ползут вверх, оголяя бёдра, при свете дня он увидит, что они не так уж и идеальны. Да и плевать.

Это психодлелика, сюрреализм. Это бег по замкнутому кругу. Мои крики, его руки, дурман взгляда…

"Признаться, мы были удивлены, что в этой глуши кто-то живёт".

Я никогда не выберусь из этой грёбаной тюрьмы.

— Я хочу домой, понимаешь? Домой, — шепчу в подтянутые к груди колени.

— Можешь считать этот дом своим.

Какое, твою мать, щедрое предложение! Не хватает к цепям собачьей конуры, и можно выть на луну от удовольствия.