Твоя постоянная (СИ)

Глупо, как в ванильных фильмах про любовь, которая существует только в головах наивных дур. Хотел взять бы под бедра и прижать к стене, но хуй там. Юбка-карандаш разбежится по шву, а Марина останется в офисе до конца гребаной субботы.

А глазеть Олегу на бедра моей девочки в блядских чулках я не позволю.

Местом назначения выбираю высокий стол, который завален бумагами.

Как только Марина приземляется на него задом, тут же впиваюсь поцелуем в блядский рот. Цепляю юркий язычок зубами, кусаю губы с ярким вкусом апельсинового печенья.

А она смеется. Стонет и хохочет как умалишенная.

Сумасшедшая.

— Что ржешь? —отстраняюсь на секунду, чтобы сдернуть вниз надоедливую юбку вместе с трусами. — Ебать сейчас буду.

— Член не сломайте, — клацает зубами и тянется к ремню, — Александр Николаевич. Только быстро, а то у меня работы много.

Слова плещут бензином по разгорающемуся внутри пламени.

Резко хватаю Марину за бедра, прижимаю к себе и упираюсь восторженным членом между ее ног. В следующий миг едва не распадаюсь на микрочастицы от ощущения влажного лона.

— Блядь, Мари, какая же ты сучка, — шиплю в приветливо открытый рот.

После чего врываюсь на всю длину, а сам с трудом удерживаю за талию лисицу в моих руках.

— Ори, детка, громче, — шепчу ей в ухо. — Так, чтобы я членом ощущал твои вибрации.

Марина слушается, и от каждого вскрика сжимается внутри все сильнее и сильнее. Забираюсь рукой под топ и сминаю упругое полушарие. Стол жалобно скрипит, требует прекратить экзекуцию, но нам плевать.

Марина хватается за меня, как утопающий за спасательный круг посреди штормового моря. Ногтями царапает кожу, оставляет рваные полосы на память. На спине, груди. В легких.

В сердце, блядь.

Рыжая тварюшка добирается до туда с ловкостью юного альпиниста. Вколачивает ледоруб поглубже. Между застарелых окаменелостей. Застревает острым краем прямо в мягком кусочке почвы.

Бесит. Да красных мушек.

Почему я на ней залип?

— Открой глаза, Мари! — требую разъяренно, а сам покрываю поцелуями идеальное лицо с трепещущими ресницами. — Смотри на меня! Запоминай, кто тебя трахает. Ори во всю глотку, чтобы Шершнев знал, чья ты сучка!

Вколачиваюсь с удвоенной силой. Плевать на Олега, класть на стол. Развалится, и хуй с ним.

Марина распахивает ресницы.

Тону во мраке ее зрачков и подтеках туши, которые стекают полосами к вискам. Ныряю туда с головой, чтобы через мгновение ударится макушкой об ледяную корку. Вдыхаю остатки кислорода в горящие легкие вместе с черной водой и захлебываюсь.

Бьюсь в судорогах от напряжения, которое рвет на куски мышцы и сухожилия. А потом исцеляюсь, когда вновь врываюсь в ее податливое тело.

— Невероятная сука, — выдыхаю ей в рот, после чего сжимаю тонкую шею. — Моя.

— Где всех носит?! — раздается громогласный женский рев за дверью.

Марина напрягается, замирает испуганным мышонком в руках и цепляется за плечи. Коситься на источник шума.

— Марина! Ты где? У меня срочный отчет на подпись для налоговой!

Глава 6. Марина

Я не схожу с ума от мерзких словечек, что льются изо рта Левицкого как из рога изобилия. Не возбуждаюсь от его пошлых обещаний и глубоких вдохов. И не теряю голову от убийственного елочного аромата и распирающей меня мужской силы, которая доводит почти до истерики каждым проникновением.

Я, мать вашу, не могу и не хочу этого.

Но делаю. Поддаюсь очарованию Левицкого. Вновь и вновь падаю в черногривый и кареглазый омут с головой, чтобы выплыть на каменистый берег, свернуться калачиком и выть от собственной ничтожности.

А потом до скрипа и красноты стираю в ванной жгучие прикосновения. Заливаю вином кадры, где я выгибаюсь в его руках. Воскрешаю образ Олега, которого люблю. В отчаянном желании вытеснить хищные черты, высокие скулы, твердый подбородок и низкий голос из недр памяти.

Я. Не. Могу.

Нельзя любить одного и сходить с ума по другому. Никак. Это невозможно. Противоречит всем канонам и правилам.

— Невероятная сука, — Левицкий стискивает пальцами шею, отчего дыхание перехватывает. — Моя.

Всхлипываю, поскольку его слова ударяют прямо по незащищенным местам. Он даже не представляет, как одной пошлой фразой вскрывает все незажившие раны разом. Выворачивает наизнанку плоть, насыпает туда битого стекла с иголками, а потом без анестезии зашивает и с садистским наслаждением наблюдает за моими мучениями.

Ему нравится надо мной издеваться. Нашел себе, сволочь, постельную игрушку, которой можно вертеть и так и эдак. Теперь унижает и трахает, как и когда пожелает, потому что я позволяю это делать с собой.

Сама виновата. Подарила Левицкому ключ от темницы и разрешила поступать со мной, как захочется его величеству.

Дура.

— Где всех носит?!

Застываю в ужасе, когда за дверью грохочет мерзкий голосок главного бухгалтера. По инерции цепляюсь за Левицкого и прижимаюсь к нему.

— Марина! Ты где? У меня срочный отчет на подпись для налоговой!