Твоя заря

— Ничего себе Уля, — улыбается в даль трассы Заболотный. — Конца-края ей нет… Она связывает, она и разлучает. Изредка ответит, а чаще сама спрашивает о чем-то… И что интересно: для всех существует она — как небо или как воздух… Пожалуйста: мчат здесь мистеры добрые и недобрые, белые, черные, старые, молодые. Правдивые, лживые. Современные донкихоты и, возможно, современные гамлеты, собаковичи. Рядом в потоке летят утонченная Душа и рыло свиное, звезда экрана и гангстер, гений и убогое ничтожество… Для всех она, друзья, эта стремительная трасса, для всех! И это надо учитывать…

II

Так выпадает, что и нас с Заболотным все сводят дороги.

Сейчас эта вот трасса подхватила и несет обоих, а года три назад, по воле случая, встретились мы с ним в Японии, где Заболотный работал в то время, вместе провели несколько дней, и даже в родные края привелось возвращаться вместе, — Заболотные, как они тогда предполагали, летели домой уже насовсем. Билеты нам были заказаны на один из рейсов новооткрытой линии Токио — Москва — Париж, вылетали мы ранней весной, в пору цветения сакуры, и как памятно тогда нам летелось!

Вот мы ждем отлета в порту Ханеда, супруги Заболотные видимо взволнованы, заметно, что в душе оба они с чем-то прощаются, да и впрямь ведь оставляют за собою еще одну, и такую немаловажную полосу жизни. Их провожает много друзей, то и дело они — то Заболотная, то муж ее переговариваются с кем-нибудь из провожающих. Заболотный шутит по поводу своей трости, на которую он еще опирается после дорожного происшествия, Заболотная поглядывает на мужа сторожко, считая, наверно, что ему, не совсем поправившемуся, вот-вот может понадобиться ее помощь. Со стороны просто трогательно смотреть, как они, улучив минутку, пользуются ею, чтобы и здесь, среди кутерьмы международного аэропорта, отстранившись от сигналов табло, реклам и сатанинского аэродромного грохота, остаться с глазу на глаз, когда близкие люди могут хоть ненадолго позволить себе такое состояние взаимной эмоциональной невесомости, столь редкостное в эпоху стрессов и смогов состояние, когда глаза тают в глазах, улыбка исчезает в улыбке, и нет уже разделения душ, есть только звездные эти минуты, напоенные музыкой, слышимой лишь для них двоих… Даже людям посторонним приятно было смотреть на такую, как будто сентиментальную, но как-то симпатично сентиментальную пару, на искреннее и открытое человеческое чувство, которое притягивало своей внутренней гармоничностью. Как деликатно могло это чувство поправить у него галстук, или, непроизвольно прорываясь нежностью, сдунуть невидимую пушинку у нее с плеча, или вместе улыбнуться, завидев в толпе нечто такое, что им обоим показалось комичным.