Твоя заря

Вот тогда и сомлела Надька в толпе девушек. Видно было, как голова ее изнеможенно лежит среди лент на чьем-то плечо, бледность ее смуглых щек была для нас такой непривычной, вот-вот, казалось, упадет, и только руки подруг не дали ей, сомлевшей, упасть.

Давняя история, но отчего-то для нас важно сейчас и это уяснить: почему Надька тогда сомлела? Может, почувствовала свою вину перед Олексой, что отказала ему в любви? Что не сумела раньше разглядеть в Олексе то, что открылось ей вот здесь, в день его вознесения? Когда вместо разбойника и бродяги увидела в нем, пусть и но надолго, пусть и поверженного, но все же человека, который оказался способен на нечто необыкновенное, соколиное, — разве не таким лежал он тогда пред нею, перевязанный рушником, в пылище…

То, что как будто должно бы уже трижды травою забвения порасти, вдруг настигает нас на дальней этой дороге, и вот мы словно совсем вблизи ощущаем тот вечно юный, неизгладимый мир, откуда все на тебя дышит полнотой бытия, силою страстей…

«Передайте Надьке, что я смеялся!»

Переговариваемся с Заболотным о том давнем событии выясняем подробности, которые по странности до сих пор не выветрились из памяти, хотя, казалось бы, зачем нам сейчас среди сплошного безумия хайвея воображение снова выносит откуда-то из глубин души эту уже вроде и забытую сагу детских лет, сагу навсегда отшумевшей ярмарочной Украины?

XI

Проплывают мимо нас фрески чьей-то жизни, пестреют в глазах все новые и новые скопища реклам, взбирающихся на крыши и даже выше крыш, повисают в небе и прельщают вас чем-то, увещевают, агитируют, обещают вам просто рай земной, затем опять набегает полевой ландшафт, вдали на отлогих пригорках серебрятся огромные резервуары, белеют башни неизвестного назначения возведенные в ложномавританском стиле, на некоторых сферические покрытия ослепительной белизной соревнуются с небесами.

— Загадочностью веет? — подметив мою заинтересованность, спрашивает Заболотный.

— На расстоянии вон та, голубая, самая высокая башня напоминает своей главой музей Тамерлана в Самарканде.

— А это всего лишь силосная башня, — друг мой улыбается. — А по курсу левее сверкают вынесенные за город шопинг-центры, так сказать, современные ярмарки: эй, миряне, горожане, коновалы, шаповалы, налетай, налетай!.. Ну, а дальше, на горизонте, как видишь, опять пошла урбанистика, трубы, дымы… Владения энтээровские, и среди них «мы, смятенные, словно пчелы, мчимся вдаль, к цветоносным лугам», конец цитаты…

Лиду трасса, похоже, убаюкивает, русая головка опущена, но вот, подняв глаза на водителя, девочка спрашивает, как всегда неожиданно:

— Кирилл Петрович, мы сентиментальный народ?

Заболотный изображает ироническое удивление.

— С чего ты взяла?

— Нет, вы отвечайте по сути: сентиментальный?

— Видимо, да, особенно если ты имеешь в виду этих двоих своих спутников… Нас послушать… А, по-твоему, быть сентиментальным так уж плохо?

— Я этого не сказала. Хотелось просто знать ваше мнение.

— Хотя это все же, видимо, изъян, — рассуждает Заболотный. Взрослые люди, мужчины, а то и знай окунаются в свои сантименты, где-то в облаках витают всю дорогу… Тебе, верно, наскучило слушать нас?

— Наоборот. Побывать там, где столько солнца, где ночи звездные… где по ночам люди летали…

— А насчет сентиментального народа — это у тебя откуда? Папочка просвещал?

— Неважно кто, отвечает Лида твердо. — К тому же у меня на это своя точка зрения. По-моему, лучше быть сентиментальным, чем черствым и бездушным.

— Я тоже так думаю, соглашается Заболотный.

— А папа, если и говорил нечто подобное, то вовсе не в осуждение вам. Мама же вообще считает, что сентиментальность — никакой не порок, это, скорее, нежность души, память, любовь… Как и мне, ей тоже нравится, когда вы с тетей Соней что-нибудь вспоминаете или принимаетесь в два голоса петь, ну, скажем, «Із-за гори світ біленький»…

— О, тебе она тоже нравится? — Слышать этот отзыв о песенке Заболотному, видно, приятно. — Акварельная, лепестковой нежности вещь, но вот почему-то с эстрады ее никогда не исполняют…

— Пожалуйста, расскажите, — просит после паузы Лида, — что дальше с Надькой будет?

— Всему свое время, Лида, — отвечает Заболотный, — а сейчас давайте послушаем, что Верховный Комментатор нам запоет… В нашем положении, друзья, никак нельзя отрываться от реальности. И он опять включает приемник.