Творческая связь. Исцеляющая сила экспрессивных искусств

Заметив, что ей хочется побыть при этом в одиночестве, я приняла ее предложение заняться собственной художественной работой. Я подошла к столу с глиной, не имея никакого представления о том, что буду делать, взяла холодный кусок серой глины и с закрытыми глазами стала его осторожно разминать. Я осознавала, что пребываю одновременно в очень спокойном и определенном настроении, поскольку в течение прошедшего часа была очень центрирована и заземлена, хотя и предельно открыта происходящему. В отличие от Гейл у меня не было никакого конкретного образа. Некоторое время я просто играла с глиной, катая и катая ее. Сначала получился шарик, который потом стал больше похож на цилиндр. Затем мои пальцы начали открывать его. Он был гладкий снаружи. Я открыла глаза. Мое внимание привлекли несколько линий, сильными движениями пальцев я сделала их более рельефными. Когда я начала открывать цилиндр, мне стало интересно, во что он превратится. Одна часть стала углублением – дуплом, а потом начала напоминать толстое дуплистое бревно. Я все еще лишь следовала формам, которые взывали ко мне. Глина и я были задействованы в чем-то, что в данный момент происходило.

И вдруг я увидела очертания женской фигуры. Она была похожа на абстрактную Мадонну. Мои пальцы придали форму ее груди и коленям. Рука фигуры была вытянута вперед, словно обнимала кого-то. Она была накрыта большим платком. «Ну конечно, – сказала я себе, – называется это произведение “Мама”».

Я чувствовала себя очень открытой и всеобъемлющей тогда, когда Гейл погружалась в свое горе. Хотя у меня возникали образы смерти моей собственной матери, когда говорила Гейл, я оставалась сфокусированной непосредственно на ее опыте. Сейчас же мое художественное творчество обращалось ко мне. Тщательно и с любовью я создаю не свою мать и не мать Гейл, а просто Мать в наилучшем смысле этого слова. Этот кусок глины принес мне опыт осуществления.

Тем временем Гейл закончила свой рисунок и сказала мне, что теперь собирается заняться письмом. После того как мы обе закончили, мы посмотрели на ее рисунок. И вновь я была тронута. Образ очень сильный, он заполнил собой весь лист. Большая рыба с черной головой и черным хвостом висела головой вверх. Между головой и хвостом остов из выбеленных ребер, скрепленных тщательно выписанными черными кружочками позвонков. «Как так получилось? – озадаченно спросила Гейл. – Я не художник и рисовала левой рукой, а вышло именно так, как я хотела! Мне нравится!»

В тот момент не было смысла обсуждать рисунок в подробностях. Гейл «присвоила» каждый его аспект посредством словесного описания. Несмотря на то что картина производила мрачное впечатление, глубокая концентрация и тщательность, с которыми она вырисовывала каждую деталь, похоже, немного улучшили ее мрачное настроение. Я спросила, не хочет ли она теперь заняться свободным письмом. Ей эта идея понравилась.

По окончании работы мы пошли во внутренний дворик, чтобы выпить чая. Я показала ей свою скульптуру, а она прочитала свои записи:

Образ – рыбий скелет. Рыба с сохранившимися головой и хвостом, между которыми ничего нет. Только кости и позвоночник. Ни внутренностей, ни кишечника, ни желудка, ни сердца. НИ СЕРДЦА. Я рыба с головой и хвостом, но без сердца. Так что я могу решать, куда двигаться; мой хвост будет толкать меня туда; но если у меня нет сердца, не все ли равно, куда плыть? Для моего сердца не все равно, а для моей головы нет никакой разницы.

Рыбий скелет Гейл: «Ни внутренностей, ни кишок, ни сердца… Я потеряла мое сердце»