Творческий отпуск. Рыцарский роман

Сьюзен вспоминает оживленный перекресток: две энергичные улицы магазинов и уличных кафе, смыкающиеся у перестроенного Штефансдома. Где с Кернтнерштрассе – и на Грабен, говорит она.

И мручный чпастик переграбил[74]. До гулагов далеко.

Ох, бедняга. И его жена! Мы можем сменить тему?

Скоро сменим. Мой же последний вопрос таков: Какой, по-твоему, второй вопрос задал наш мистер Джеймз Джизес Энглтон, беседуя с миссус Пейсли при том Хамфри-Богартовом рандеву в баре? Чересчур щекотливый, для того чтобы его печатать в газете?

Сьюзен бы не удивилась, если б этот мужик бил клинья к свеженькой вдове. Ее Ма пришлось смириться с удивительным количеством подобных нахальств с разных сторон, причем дважды в жизни[75]. Но, мало что зная о натуре м-ра Энглтона, помимо пресловутого черного плаща и темных очков, она предполагает, что он спрашивал у нее о документах, касающихся тайной деятельности ее мужа.

Фенвик тоже так полагает – пусть и не понимает, почему такую общую формулировку слишком щекотливо печатать. Нынче в интересах поддержания боевого духа и преданности Компания в некоторых пределах обыкновенно втягивает жен своих сотрудников в свою деятельность. Посему разъезды и разводы могут стать проблематичны – по очевидным причинам, – и проживающая раздельно вдова с настоящим или воображаемым зубом, заточенным на Управление, оказалась бы хлопотной дополнительно. В то же время она также представляет собой определенную небольшую возможность. На нее могут выходить и другие интересующиеся работой ее покойного супруга; Фенн имеет в виду не просто журналистов-расследователей и оппортунистски настроенных литературных негров. Если такая женщина сама не занималась работой Компании или не занимается ею сейчас, ее нынешнее прискорбное положение позволяет ей сослужить службу своей стране, себе лично, даже памяти отца ее детей, – и, вербуя ее, Компания защищает себя. Вот такое предложение действительно было бы слишком щекотливым для печати.

Ладно. Однако Сью вынуждена рассуждать, почему в таком случае миссис П. вообще обеспокоилась упомянуть, что вопросов было два. Несомненно, потому что как непрофессионал в экстраординарной ситуации, пораженная мелодраматизмом рандеву с Энглтоном, она поймала себя на том, что цитирует репортеру его скупую реплику о том, что «у меня к вам только два вопроса». А затем ей пришлось запираться насчет второго.

Это хорошо, Сьюз.

Спасибо. Но мы далеки от целесообразности, Фенн, а такое отклонение от темы про Пейсли было лишь про это. Оно не стало быстрым хирургически точным ударом в смысле повествовательной экспозиции.

Это правда. Однако Фенвик утверждает, что, идя галсами против ветра, мы должны применять иное мерило действенности, нежели когда плывем непосредственно туда, куда стремимся. По его мнению, нам нужно, когда мы искусно вправим это отклонение от темы в нашу историю, лишь добавить, что если читатель решит, будто история исчезновения м-ра П. изобилует противоречиями, нерешенными загадками и неподвязанными концами, он/а обнаружит, что история исчезновения Феннова близнеца Манфреда с борта нашего «Поки» еще богаче в этом смысле – поскольку она, так сказать, жутковатый мгновенный повтор исчезновения нашего друга Джона Артура Пейсли.

В нескольких следующих строках мы должны использовать кавычки весьма осмотрительно.

«Он ведь на самом деле не был тебе другом, правда, Фенн? полувсерьез спросила Сьюзен Секлер уже не впервые», – спросила Сьюзен.

«КУДОВ[76], двусмысленно ответил Фенвик Тёрнер, в мое время был все еще сравнительно небольшим клубом, – ответил Фенн, – члены которого ощущали определенную товарищескую связь, не всегда без примеси недоверия и прочих эмоций. Но, в отличие от Графа, я никогда не был полноправным членом этого клуба. Хвала небесам».

Ты пичкаешь гуся, жалуется Сьюзен. Давай покажу тебе, как это звучит: Мне, Сьюзен Рейчел Аллан Секлер, вот уже седьмой год твоей жене, твоей любовнице на год дольше и твоей как-бы-племяннице на двадцать семь лет дольше этого, уж точно не нужно такого рассказывать. Это само собой разумеется.

Неужто, Шошана.

«Мрачно добавил он».

Не мрачно, Сьюз. С надеждой.

«Ибо в том мире теней, который он оставил позади, как сам заявлял и верил, стояла на своем Сьюзен, – стоит на своем Сьюзен: – в мире информации, дезинформации, даже супердезинформированной суперкодированной дезинформации, насколько это в силах осмыслить молодая преподавательница классической американской литературы, – в таком мире простую правду и фальшь, факт и фикцию, верность и неверность различить может оказаться очень трудно – вообще-то различие это может быть таким же наивным, как… э-э… счастье и несчастье или любовь и меньше-чем-любовь…»

Иными словами, строго произносит Фенн, вообще не всегда трудно и не всегда невозможно даже там, где трудно. Кое в чем таком, чего мы никогда не сможем узнать, нам тем не менее очень не следует сомневаться.

Сьюзен нетвердо произносит: У меня, должно быть, месячные. Когда были в последний раз?