Теперь Сьюзен смеется. Они прекрасно, Баб, наверное; мы с ними еще не разговаривали. Баб, мы только что с яхты! Плавали в океане день и ночь, целую неделю. Мы только что сошли на берег. Понимаешь, о чем я, Баб? Сьюзен чувствует – через медные провода и микроволновые реле, – что́ бабушка ее постигает, а что́ выше ее понимания; никакой это не телефонный звонок, это становится уроком любви. Помнишь, как оно, Баб, когда тебе было семнадцать и ты переплыла океан из России, как судно не вставало на якорь каждую ночь, а все плыло и плыло, пока не приплыло в Филадельфию?
Ты в Филадельфии?
Нет-нет, Баб. Мы в Чесапикском заливе. Около Вашингтона. Скоро будем в Балтиморе.
Плишу! Как Оррин и Джули?
Ба-аб! Слушай, Баб. Ты слушаешь?
Слышу-слышу. Вы плавыли.
Учителка до мозга костей, Сьюзен не уймется, покуда ее 85-летняя бабушка, пережившая погром и потогонку, кому едва удается представить, что такое прогулочная парусная яхта, не овладеет разницей между океанским переходом и перескоком от одной ночевки на якорной стоянке до другой. Выучив этот веселый урок, Бабуля получает разрешение обращаться с предлогами как бох на душу положит: Тока я один раз уж переехала Атлантику, а теперь кабутто еще раз переехала.
И спросить: Как Мириам? Вы поховорили?
Бабуля! Ты
Спроси у мамули своей, блахослови ее Бох; она тебе лучче расскажет.
Звоним Кармен Б. Секлер. Сьюзен первая: Привет, Ма! и Фенвик, стоя у платного телефона на причале марины, среди лязга фалов в лесу вытянутого алюминия, слышит хриплый голос своей замечательной тещи: Хвала Христу, вот они, Морские Черти. Вы где это, к дьяволу? Мы устанавливаем наше местоположение и подтверждаем то, что Кармен Б. Секлер и так приняла как должное: что вчера с той погодой нам было слишком некогда, и потому мы не позвонили, как обещали. Хаве Секлер, слышим мы теперь, пока мы были в море, сделали еще одну операцию по установке кардиостимулятора, уже третью. Приборчик не желает держаться за ее дряхлеющую мускулатуру: он соскальзывает, он воспаляет, ей от него больно. Без него она умрет; с ним она слаба и ей плохо – слаба настолько, что может только слушать и кивать по телефону. Впереди вполне возможна еще одна операция, а Бабуля чересчур устала от боли и слабости. Мириам глушит больше наркоты, чем следует (Ну это же
Сьюзен предлагает среду: нам нужны два дня на Соломоне для восстановления судна и экипажа. Кармен не сможет – в среду слушания по лицензии на спиртное, – но Мириам подъедет; Кармен с нею отправит почту первого класса, а остальное придержит, пока они не доберутся до Балтимора. Ты еще не беременна? желает она знать о Сьюзен.
Ма! Сью растягивает это на три слога протеста:
Хмык Кармен Б. Секлер – как рык. Тридцать пять – еще не поздно. Зачем еще яхта нужна? Вот тебе Мим.
Сьюзен подтверждает визит сестры в среду, два с половиной часа езды из Балтимора, и разговаривает еще двадцать минут. Затем звонком в Бетезду Фенвик обустраивает среду себе. Чопорный, но не нерадушный голос объявляет, что на связи Дугалд Тейлор.
И Фенвик Тёрнер, Дуг. Моряк из морей воротился домой[88]
.Фенвик. Ты, что ли, в городе. Восклицания и вопросы Дугалда Тейлора как таковые модулируются редко.
На острове Соломона. Пробудем тут до среды.
Ты меня в самый раз поймал, Фенвик. Отправляюсь путешествовать. В О. К., похоже, как раз идет автобус с Авиабазы.
Фенн ловит себя на том, что отзвуком возвращает декларативный вопрос: Значит, нам следует поговорить.
Следует.
В среду днем нормально, Дуг? Выставлю тебе обед.
В среду отлично. В пятницу уезжаю в Перт.
А.
Я тебе выставлю, говорит Дугалд Тейлор. «Космос». В полдень. Бери с собой Сьюзен.
Думаю, не стоит, Дуг.
Тоже верно. Значит, в полдень; «Космос».