Творческий отпуск. Рыцарский роман

Сьюзен подержит. Напоминает Фенну, чтобы снял махровую панамку (ничего лучше в спешке они не нашли), перед тем как явиться в клуб «Космос». Младенцы, напоминает себе она, обычно еще до года запоминают, что родитель, исчезающий из виду, вернется – почти наверняка. Но с марта прошлого года не бывало такого, чтоб она видела, как уходит ее муж, и при этом бы не боялась, что в следующий раз увидит его в отделении неотложной помощи или в морге, а то и вообще он не исчезнет совсем, как его близнец, как Гас, как капитан Шадрин, забыть которого ей никак не удается. Она берется хлопотать насчет обеденного салата с крабом и авокадо, чтобы подать его на столы для пикника у причала. Или, может, Мимс с мальчиками понравится дневная прогулка под парусом. Но Мириам ни воздержится от курения на борту, ни станет следить за тем, куда стряхивает пепел: свидетельства ее разгильдяйства – две дырочки, прожженные в шкотовом углу штормового стакселя. Мало того, дело ей лишь до людей и ее преимущественно словесных с ними взаимодействий; к красоте, скажем, ручья Св. Леонарда и усладам плавания под парусом она останется безразлична. Но все же там мальчики, хоть Эдгар и еще мал, а Си вял. В общем, Сьюзен посмотрит. Она уже соскучилась по Фенну.

ОРДАЛИИ ФЕНВИКА

Он успевает на автобус – странное это ощущение, вновь оказаться в глубине суши, на колесах, откуда не видно воду! – засовывает панамку во внутренний нагрудный карман, напяливает очки и готов к шестидесятимильной поездке с записной книжкой и ручкой. Читатель уже видел, что Фенвик Скотт Ки Тёрнер – мужчина ни книжный, ни неотесанный. По мнению Сьюзен, однако, – а она женщина профессионально книжная – он думает об этом методе выражения разумно, иногда оригинально, его не стесняют идеология, привычные предубеждения или чрезмерная изощренность. Между Соломоном и Холливудом (Мэриленд), к примеру, он пишет в книжку заметку о Задаче Буквально Чудесного в нашей истории, каковую задачу намеревается обсудить со Сьюзен в следующий раз, когда пойдем под парусом. Как многие его заметки, эта принимает вид воображаемого диалога с супругой; тема ее —

БУКВАЛЬНО ЧУДЕСНОЕ.

Фенвик: Мы с тобою сходимся на том, что истории, в которой нет ничего фантастического, не хватает чего-то существенного. Но как удастся нам воткнуть фантастику посреди Чесапикского залива в мае и июне 1980 года? Скопы, здоровенные, как птицы Рух? Гигантские голубые крабы? Морские змеи? К «Чесси», иногда наблюдаемому чудовищу нижней части Залива, мы остаемся настроенными скептически, не так ли?

Сьюзен: Остаемся. Не нанесенные на карту острова в знакомых водах? Но ты прав. Таинственное – это одно; случай Пейсли таинствен; остров Ки таинствен. Невероятное – совсем другое: Манфред, изобразивший Джона Артура Пейсли вслед за самим Пейсли, до чертиков невероятен. Но нам-то здесь подавай Поистине Ирреального; Буквально Чудесного.

Ф: А мы разве не можем просто взять да сделать так? Прогнуть под себя?

С: Это твой ответ вообще на всё.

Ф: Эй, смотри: вон чудище морское.

С: Ничего там нет.

Ф: Хм. Предположим, мы с тобой отвечали бы такой же недоверчивостью, как читатель. Это б нам тыл не прикрыло? Покажи мне чудище морское – и сама убедишься, до чего я недоверчив! Однако мы не сумеем этого отрицать, пусть даже не сможем это объяснить. Реальность нереального будет неопровержима. Мы дома и на свободе.

С: Ничего не выйдет. Можно ввести сказочных чудищ морских или говорящих сперматозоидов и яйцеклеток; можно ввести Фенвика и Сьюзен. Но смешать то и другое нельзя. То, другое, третье и четвертое.

Ф: Шахерезаде можно было б. Шекспиру тоже. Можно все, что по силам, Сьюз. А то, что нам не по силам как Фенну и Сьюзен, под силу как Автору. Я думаю о тех снах, когда понимаешь, что видишь сон: где они располагаются в той пятисонной последовательности? Ты во сне и вне его одновременно. Иногда можно самому себя разбудить. Иногда кажется, будто разбудил, а на самом деле ты просто в другом кадре сна. Иногда чистым усилием воли удается поменять сцену или курс действия. Иногда вроде думаешь, что поменяла, а та штука, от которой бежишь, все равно за тобой гонится, возможно, лишь в новом облике, чтобы попасть в новый кадр. В некоторых снах мне удается даже пробовать онтологическую воду: я зову тебя изнутри сна. Сьюзен! А выходит: Ооо! Унг!

С: И я бужу тебя поцелуем. Но будем честны: никто из нас лично не испытывал ни единого буквально сверхъестественного, жуткого мгновенья или события за все наши жизни. Экстазное – еще бы. Похожее на жуть – еще б. Но буквально чудесного – нет.

Ф: Однако я не потерплю, чтоб наша история оказалась беспримесным реализмом. Действительность чудесна; действительность ужасна; действительность есть то, что есть. А вот реализм – сраная скукотища.

С: Ладно. Но до оккультизма или мутной неоготики мы не опустимся.

Ф: Разумеется, нет.

С: Перед нами задача.

Ф: Угу. У Одиссея волшебство. У Шахерезады волшебство. У Данте чудеса. А что у нас?