Творческий отпуск. Рыцарский роман

Тогда постыдился бы, мягко отвечает Дугалд. Укор служит двойную службу – и за то, что Фенвик опубликовал «КУДОВ», и за то, что вообразил, будто друг Дуг за это станет его чураться, сколько б ни осуждал саму публикацию. Любой Тейлор может одобрять любую внутреннюю критику – один из предков Дугалда легендарен своею, касавшейся коррупции в Управлении почт США при Маккинли, и, говорят, она вынудила Теодора Рузвельта назначить Чарлза Джозефа Бонапарта произвести в этом бюро уборку. Но такое не «выносят на публику».

Не так, стоит на своем Фенн, – сейчас говоря это самому себе, но в прошлом не раз говорил так и Дугалду. На публику попросту не выносят с ходу. Сам же знаешь, как поживали мои внутренние рапорты! Тебе известно, как Компания разве что настоящих грязных трюков не пробовала, лишь бы не дать Марчетти, Эйджи, Кермиту Рузвельту[96] и мне «вынести на публику».

Из-за моей книги никого не убили, произносит он вслух. Если она подпортила несколько карьер и отменила несколько операций – тем лучше.

Дугалд отвечает: Еще раз прими мои комплименты твоей прозе. Ты действительно хорошо пишешь. Как движется роман.

Увертки Фенн не потерпит. Это не одно и то же. Мы можем здесь поговорить, Дуг?

Его друг улыбается. Потому-то я и предложил «Космос». Самое безопасное место в городе за исключением шифровальной комнаты посольства – после того, как подадут антре.

Так и есть. Старые друзья подумывают о молодом божоле; но сансерское выпито лишь наполовину и вполне сгодится. Дугалд Тейлор говорит теперь развернуто, спокойно, нависая над своими мозгами и спаржей. Нет сомнения, что книга Фенна и ее предшественницы, вместе с широкой общественностью и откликом Конгресса на наши вьетнамские и чилийские авантюры и уотергейтское фиаско, внесла свою лепту в снижение боевого духа Управления[97] и сдерживание его негласных операций в середине и второй половине 1970-х. Участились отставки и ранние выходы на пенсию, включая собственную Дугалда; вербовка компетентных стажеров – в нынешние дни это работа Маркуса Хенри – становилась все сложнее, несмотря на скверный национальный рынок труда для выпускников колледжей, особенно в области гуманитарных наук. Католические университеты получше, вроде Нотр-Дама и Фордэма, которые давно уж заместили собой Лигу плюща как первостепенную вербовочную площадку и к которым к середине 1960-х добавились университеты штатов получше, сами уступали, фот де мьё, все больше и больше «трамвайно-католическим» колледжам – вашим местным Лойолам и Канисиусам; дочерним кампусам в комплексах штатов – Огонцу, Нью-Палцу, Ипсиланти; и даже общинным колледжам – Кэтонсвиллу, Хэррисбёргскому районному, Уэст-Либерти, где среди детишек синих воротничков с беловоротничковыми устремленьями по-прежнему силен патриотизм. Однако экономическая инфляция, нефтяная напряженка, сход на нет советско-американской разрядки, удобный жупел Аятоллы Хомейни, затянувшееся удержание американских заложников в Иране и новое – «пост-вьетнамское» – поколение студентов действенно обратили эту тенденцию вспять как в студгородках, так и в Конгрессе. Ему, Дугалду, излишне говорить Фенвику, что все недопеченные романисты в стране да и немало полностью пропеченных сочиняют шпионские романы, например, и многие из них, подобно недавнему урожаю ай-яй-яй-разоблачений Управления, едва скрывают свою очарованность и зависть за рефлекторным морализаторством насчет нашего хулиганства. Фенново сочинение не окажется, хотелось бы Дугу верить, очередным романом про ЦРУ.

Решительно нет, заверяет его Фенвик. Это почти единственное, что можно о нем сказать наверняка. Но он не может обещать, что субъекты, подобные некоторым бывшим коллегам, не проплывут в случайном дрейфе по волнам повествовательного прилива.