Творческий отпуск. Рыцарский роман

С: Ну – у Дона К. были только его галлюцинации да то необъяснимое дело с пещерой Монтесинос[90]. У Гека Финна были только его суеверия.

Ф: Буквально чудесное – вот что нам нужно, со здоровой дозой реализма для балласта. Но у мира сейчас пробил такой час, что, наверное, нам придется брать то чудесное, с каким сумеем справиться.

С: Никаких компромиссов, Фенн.

Ф: По мне, так в этом деле сплошные компромиссы.

С: Реализм – балласт. Мне это нравится.

Ф: Спасибо. Реализм – твой киль и балласт твоего ибицкого Корабля Истории, а хороший сюжет – твоя мачта и паруса. А ветер у тебя – волшебство, Сьюз. Твое буквально чудесное – вот что твой ветер, к ибицкой матери.

С: Вот теперь меня зацепило. В нашей истории я хочу поговорить с Эдгаром По! Хочу, чтобы вернулись Гас и Манфред, а у Мим чтобы все было в порядке. Главным же образом я хочу, чтоб мы любили друг дружку вечно и никогда не ссорились или не старели и не умирали. Я хочу быть матерью, не рожаючи детей. Нет: я хочу, чтобы дети у меня были раньше; чтобы раньше я была матерью. Нет: я хочу быть бабушкой, но без всяких там детей. Детей я испорчу, хуже Мимс. Но они должны быть нашими внуками, а не только твоими. Как меня вообще снесло на эту тему?

Ф: Нам бы лучше с матерью твоей посоветоваться. Волшебство – это по части Кармен Б. Секлер. Поговорим об этом, когда вновь поднимем паруса.

С: Я не хочу об этом разговаривать.

Ф: Я о задаче буквально чудесного.

С: Я о ней же.

Сделав эту заметку, Фенн замечает, что его заметки к этой истории, которой преимущественно и посвящена эта книжка для заметок, почти все имеют отношение либо к таким общим соображениям, как предшествующие, либо к фрагментам повествования, которые нужно вставить (напр., История Конспиративного Адреса на Чоптанке: 2-я потеря бойны), либо к образам (напр., «У» – это развилка или слияние? Чесапикский фарватер разделяется ли на входной фарватер реки Йорк и фарватер отмели Йорк или же это они сливаются в Чесапикский фарватер? Один входной, другой выходной; или же – в приливных водах – один для подъемов воды, другой на отлив. Анализ против синтеза; «мужское» против «женского». Сперматозоиды гребут вверх; яйцеклетки сплавляются вниз. Обсудить с С. в следующий раз, когда поплывем). Почти ни одна, отмечает он, не относится к описанию: ни фрагментов живописных подробностей, ни лиц, жестов, переданных ощущений. Он делает об этом факте заметку: должно быть, тут у него слабая масть как у начинающего сочинителя. И впрямь, когда где-то на Мэрилендской—5 автобус быстро один за другим обгоняют два «порше» – первый цвета пахты, а второй цвета провяленного табака, – Фенн не может вызвать в памяти прилагательных получше, нежели желтовато-белый и бурый, хотя трассе в тот миг случилось отделять табачную ферму от молочной. Быть может, замечает он у себя в книжке для заметок, писателю с подобными недостатками и сильными сторонами («У» – заметку он считает небезынтересной) лучше удастся передать нашу историю пьесой, нежели рассказывать романом. Д. со С. н. п. н. и.

Автобус останавливается на Союзном вокзале, где Фенн выходит. Сейчас всего одиннадцать и погожий ясный предполдень, в самый раз прогуляться. Фенн направляется по Делавэр-авеню к Конституции, душа у него мечется – как всегда при виде Капитолия, этой твердыни слишком уж знакомой, словно лицо родителя, чтоб быть хоть пригожим, хоть наоборот, – между патриотизмом и смятеньем. Нечто прочитанное им недавно в море вместе с нынешней швартовкой «Поки» напоминает ему о том лете 166 лет назад, когда Британский флот проплыл вверх по Патаксенту от острова Соломона к Бенедикту, выгрузил армию, обратил в бегство запаниковавших защитников (среди них тезку Фенвика по среднему имени) и сжег новую столицу и дом президента. Фрэнсис Скотт Ки, прочел Фенн, до той поры мало интересовался своею страной, которую считал вульгарной демократией; но зрелище ее символического разрушенья, за каким в Балтиморе вскоре последовало символическое воскрешенье[91], заставило его мыслить и чувствовать по-новому. Душа самого Фенна, как всегда, воспаряет при виде Верховного суда и Библиотеки Конгресса налево от него, музейного комплекса вдоль Эспланады, мемориалов Вашингтона, Джефферсона и Линкольна чуть дальше (хотя лично его любимый президент – малютка Джейми Мэдисон); она ёкает – не по эстетическим причинам – при виде почти всех остальных федеральных зданий в поле зрения и положительно уходит в пятки при мысли о тех плохо прикованных драконах за рекой, в Арлингтоне и Лэнгли: при мысли о Пентагоне и его собственном бывшем нанимателе[92].