Творческий отпуск. Рыцарский роман

Готово? Ладно? Что ж! Гм! Ничего себе распоряженьице, Сьюзен, Фенн! Вероятно, невозможно; уж точно невероятно; малоправдоподобно, как то, что для начала у нас случился общий сон на двоих, в котором – вдохнем-ка поглубже, как глубоководный ныряльщик, – в котором содержимое плота нашей памяти о нашей жизни вместе и наших прежних жизнях порознь мы повторяли весь день, пока «Поки» шел галсами, снесло вместе с плотом еще дальше, к нашим зачатьям. Вот сперма Джека Секлера ухлестывает в Филадельфии за яйцеклетками Кармен, пока Мэрилендская 29-я дивизия в День Д штурмует пляжи Нормандии; те яйца, что снесутся как Мириам и Сьюзен, не успеем мы атомизировать Хиросиму и Нагасаки. Вот пару невест-яйцеклеток Вирджинии Ки окружают роем крепкие фрицы-пловцы Хермана Тёрнера перед самым обрушеньем неба в 29-м: двоих принимают, чтоб помогли сделать Манфреда и нашего Фенна, остальных сливают, как потерпевших кораблекрушение моряков в темноте. Назад, назад сплавлялись мы, сквозь череду слияний наших раздельных линий, – Шалом, малютка Хава Московиц: прячься тут, не там, или эти погромщики с тобой сделают то же, что сделали с твоей соседкой.

Нет-нет-нет, о Эдгар По:

Не езжай ты в Балтимо́.

Тебя ждет с малинкой вор…

Каркнул ворон: Балтимор[128].

И, скажем, видим ли мы, как мимо моста ФСК проплывает мистер Фрэнсис Скотт Ки? Снится ль нам? Чьи там костюмные полоски и звезды экрана? Всю безнежную ночь Скотт Фицджеральд был пьян; Зельда свирепо орет: Прочь, прочь, от времен наших жизней сквозь пространство нашего места: Не нашего ли Манфреда то вниз ведет наш Чесапик, вниз ведет наш Чесапик, вниз ведет Чесапикский залив[129], и он бросает якорь в последний раз в своей жизни тут, в Тополиной бухте? Вглядись-ка получше: это же Байронов Манфред! Нет: это двоюродный брат Байрона сэр Питер Паркер, капитан Его Величества корабля «Менелай» ан рут не в Трою, а на отвлекающие маневры в верховьях Чесапика, пока товарищи его совершают замечательнейшую диверсионную вылазку: жгут О. К. Увы, янки уже его прищучили: Питер Паркер стал маринованным перчиком в бочонке флотского рома, чтоб ему славословил Байрон, пока не начался его «Манфред»[130]. Прощай, Вашингтон, привет тебе, Джордж, плывем по Чесапику от Маунт-Вернона до Честертауна и дальше в Филадельфию. Постой немного на Тополином – и мир проплывет мимо, а суша отплывет прочь. Приглядимся, нет ли Чесси, мелкосидящего морского чудовища; приглядимся, нет ли бойны Фенна. Вот полковник Тенч Тилмен, наш несомый паромом Пол Ривиэр, везет известие о сдаче Корнуоллиса от реки Йорк Континентальному конгрессу. Отлив, прилив, отлив, прилив: вялое приливное дыханье убыстряется, словно дыханье страсти. Назад, назад, еще сто тысяч вверх и вниз: вот Лорды Балтимор сгоняют Клейборна с острова Кент, назад, назад в Вирджинию. Еще 20 000 смен прилива: Эй, на борту, Джон Смит! Это не ваш Северо-Западный проход, но варкается, варкается, а? Вот воинственные саскуэханноки гребут с набегом на чоптанков. Оккаханнок, аннамессекс, нассаваддокс, маттавоман: вот испанец, вот викинг пытается перевести с хайаватского, с там-там-тамового хайаватского. Уж поздно грезить о Хэрриет Табмен и Фредерике Даглассе, при необходимости – специалистов по части дяди-томства[131]: вот у нас уже Ледниковый период. Затонувшее устье Саскуэханны всплывает, как Дж. А. Пейсли: нет больше Чесапика. Тектоника плит вертится на Перемотке: континенты сплываются, словно по выходным прогулочные лодки с отдыхающими на Какауэе. Бум: Пангея! Фьють: Панталасса! Вон Мать-Океан. Шипит, испаряясь, как вода из вока. Вжик: нет тебе планет! Блям: нет тебе солнца! Цыпа-Дрипа была права[132]: заткните уши; вот оно…

Ух ты, говорит Сьюзен, и разбудило нас обоих, и тот свет, что на пирсе горел, и я ощутила… Она умолкает на полупамяти: ощутила она, по сути, что оплодотворена – нашим сном. Не знаю что, говорит она.

Фенвик провозглашает, что если наш сон и упустил кое-что – Подземную железную дорогу[133], Джозефа Уэленда и его Пиратов-Лоялистов, а также бывшего любовника Сьюзен Симора Бёрмена, – резюме автора тоже включило в себя не все из того, что было во сне. Малыша Оруноко, к примеру, в возрасте двух, четырех или пяти лет, как обычно он и присутствует в снах его отца.

Мы учили его плавать – с причала Шефа и Вирджи. Оррин жаловался, что вода слишком холодная; он всегда легко мерз. Мы его из-за этого поддразнивали – мягонько, ибо Оррин насмешки никогда не сносил.

Фенвик замолкает: те мы – не эти мы. С ним рядом в той прохладной воде Уая Мэрилин Марш в той части сна: стройная, хорошенькая, бодрая, двадцать пять, между ними еще никаких омрачений. Молодая семья вся сияет невинным Эйзенхауэровым светом. Он переводит дух. Тот зловещий прогулочный траулер «Баратарианец» мне тоже приснился, говорит он.