Творческий отпуск. Рыцарский роман

Встаем мы в 0830, для нас это поздно, головы чугунные. Снаружи по-прежнему все спокойно, прохладно, душно, то и дело моросит, серо. Еще не вынырнув из прежних снов, мы молча завтракаем: свежая мускатная дыня, мэрилендское пресное печенье из взбитого теста. По своему обыкновению в любую погоду, кроме самой мерзкой, Сьюзен допивает кофе наверху в рубке, завернувшись в легкую штормовую снарягу, а Фенн у штурманского стола вздыхает над сигаретным ожогом, оставшимся от Мириам, и здоровается с судовым журналом «Поки». Вот он подает голос вверх по трапу: Похоже, на Уай мы сегодня пойдем на движке. Два – два с половиной часа.

Сьюзен бормочет: У меня во сне было все.

У меня тоже.

В голове все почти что выровнялось. Боюсь говорить: вдруг растеряю.

Я тоже.

Может, ты свой запишешь, пока не ушел.

Записывать слишком долго. Пока передний конец словами выразишь, задний испарится.

Сьюзен стонет: Мой уходит! Ох, теряю! Фрэнсис Скотт Ки…

Ее муж поражен. И у тебя?

Тш-ш! Ох блин: ушло. Она ставит чашку в держатель на шарнире, закрывает лицо руками. В нем был Гас! Я разговаривала с Мандангасом!

Фенн поднимается из-за штурманского стола. Я тоже видел Гаса! Не разговаривал, но видел. С Графом!

Он прислоняется к трапу, подбородок уперт в предплечья на комингсе. Сьюзен притрагивается к голове супруга и говорит, подавленно, сокрушенно: Гас умер, Фенн.

Ну да. Граф тоже.

Она стонет: они были вместе! Манфред и Мандангас!

В его сне, тихонько отвечает Фенвик, и отец, и сын утонули оба. Точнее, они были какими-то утонувшими пловцами, не моряками, к примеру, и не утопленниками-самоубийцами. На них было плавательное снаряжение – мокрые гидрокостюмы, что-то; оно все время менялось – в общем, не уличная одежда. И это странно, поскольку и Гас, и Манфред к плаванью были равнодушны. Графу нравилось иногда ходить под парусом и ловить рыбу; Мандангасу же вода была совсем ни к чему. Но они, кажется, помирились.

Да! Сьюзен сбрасывает ноги с нераспоротой подушки в рубке. Они обнимали друг друга. Мокрые до нитки!

Фенн берет ее за руку и, чтобы не задеть ее чувств, не спрашивает, не было ли в ее сне, как в его, на ее брате жутких следов пыток, а на его – от бесчинства крабов и прочих морских мародеров.

И вот нам интересно: Могут ли два человека на самом деле видеть один и тот же сон? Сьюзен сообщает, что они с Мириам утверждают, будто такое случалось единожды, когда им было шесть или семь, но признаёт, что одна или другая могла допустить натяжку или неверно что-то припомнить, чтобы сны их совпали, – до того привлекательна для обеих была мысль о том, что у близнецов и сны одинаковые. Как бы то ни было, однажды ночью им приснилась одинаковая разновидность снов, на одну и ту же общую тему, нынче уже позабытую. Как, заключает она, явно забыли и мы с тобой.

Очевидно. Тот большой бах…

Верно. И плавание…

Тот большой бах был Большим Бахом! Мы действительно сплавились памятью вплоть до него!

Сьюзен сжимает ему предплечье. У меня во сне был Папуля! Мы сидели с ним в старом «Театре Чоптанк», в Кембридже, – даже «Т Р» в «Театр» такие же, как у меня во сне, на козырьке, – и Па произносит: Вон плот памяти таки поплыл, Сюзеле.

Глаза у нее на мокром месте, но мы взбудоражены, увлечены. Фенвик неуверенно замечает, что его сон начался сравнительно реалистично…

Так и мой тоже!

Дуг Тейлор в клубе «Космос» объяснял мне, что НИОКР создали для допросов мощный новый наркотик памяти. Все еще экспериментальный: воздействие его непредсказуемо варьируется в зависимости от дозы и от подопытного к подопытному; кроме того, от дозы к дозе на том же подопытном. Но достоинство его в том, что подопытный может бродить по собственной памяти, как в пейзаже; способен сам себя там вести, в определенных пределах, а также его могут направлять доброжелательные допросчики. Моими были сам Дуг и Граф (мы вдруг у меня во сне на этом наркотике, а не в «Космосе»). Я б даже сам мог допрашивать свою память-во-сне, словно Данте, прогуливающийся с Вергилием по Преисподней. Мог бы спросить сцену или персонажа: Ты откуда? Мог бы поговорить с собой в Испании, когда мне было тридцать! Очень реалистичная то была галлюцинация: как будто я сплю на наркотике и это знаю, а не вижу нарко-сон. И я мог справиться у Графа: У меня хорошо получается? Кто это там? Эт сетера.

Сьюзен о таких снах, какой случился у нее, слыхом не слыхивала: он начинался с силлогизма, пусть даже и скособоченного, двусмысленного. Разнополые близнецы склонны к регрессии, беззвучно объявила ее основная посылка. Ты и Фенвик – близнецы, лукаво добавила малая посылка, и разного пола. Эрго, заключили они в унисон… и остальное повисло энтимемой. Логика, замечает Сьюзен, а также говорящие посылки – это из Льюиса Кэрролла.

Варкалось! восклицает Фенвик. Варкалось, хливкие шорьки… У меня во сне был «Варкал», а Джеймз Джизес Энглтон был хливким шорьком. Секундочку. Он шлепает себя по лбу. Пропало.