Творческий отпуск. Рыцарский роман

Если жизнь подобна странствию, читатель, странствие может быть как жизнь. Если хорошие истории напитаны снами, некоторые сны бывают подобны историям. После этого дня спокойного плавания под всеми парусами мы и впрямь под вечер уютно устроились на якоре, хоть между нашим килем и жестким песчаным дном Тополиной гавани меньше фута воды. Легкий ветер стих; воздух сух, прохладен и без мошкары; вода чиста, но купаться нас не соблазняет. Хотя до заката еще далеко, поблизости на пирсе одинокого домика на острове Джефферсона горит фонарь. Больше там никаких других признаков жизни. Домик – обычное с виду бунгало, обшитое вагонкой, вполне привлекательное; лишь несколько массивный пирс отличает его от уединенной летней дачи. Фенн праздно вопрошает, не конспиративный ли это дом Компании под прикрытием Смитсоновского института: местоположение у него идеальное.

Мы гребем на шлюпке на сам Тополиный остров – длинные штанины, длинные рукава, лодочные мокасины, чтоб защититься от прохладного воздуха, и разминки ради прогуливаемся по песчаному пляжу, взявшись за руки, опасаясь змей, которых, как мы слышали, тут полно. Ни одной не видно: лишь воро́ны, чайки, цапли да время от времени скопа – и мелкая рыбешка, прыгающая в гавани над водой, чтобы спастись от рыбешки покрупнее. Мимо по Заливу скользят сухогрузы. К западу громоздятся облака, закрывая уже низкое солнце; все остальное чистое небо над головой исчерчивают реактивные следы. Похоже на конец сентября, когда мы в последний раз тут останавливались.

Острова вполне в нашем владении, и они, как и сказала Сью, место зловещее. Оттого что раньше были намного больше и населены, а теперь нет. Оттого что лежат у одинокого побережья на водном просторе, ныне стеклянно спокойном. Оттого что в гавани, которую они окружают, – несколько мини-островков, некоторые размыло до травянистых кочек в ярд шириной: мультяшные необитаемые острова, на которых Фенвик некогда стоял с голым задом и провозглашал птицам свою любовь к Сьюзен, а мимо скользили белые суда из Исландии, с Крита, из Японии. Наконец, оттого что, в отличие от любой типичной чесапикской бухты, Тополиная гавань зрительно открыта всему Заливу, словно лагуна кораллового рифа.

Мы делаем вид, будто ищем бойну Фенна. Ближе к сумеркам возвращаемся, приятно напуганные хожденьями вокруг да около – и уютно утишенные воспоминаньями дня. Потягиваем «Сент-Эстеф» и готовим себе великолепный ужин из наших свежих припасов: отбивные из филея барашка, поджаренные на углях в жаровне на корме, салат со шпинатом, бри и виноград. Затем слегка предаемся любви в прохладной каюте, расходимся по своим отдельным койкам и читаем на сон грядущий – расслабились, вероятно, не меньше, чем когда бы то ни было после выхода из родных вод девять месяцев назад. У Сьюзен «Нью-Йорк ревью ов букс», купленное, как это ни невероятно, на Соломоне; у Фенна – «Буря» Шекспира уже в сотый раз. Мы в разумных пределах здоровы, в разумных пределах преуспеваем, в разумных пределах зажиточны, сыты, потраханы, нас не преследуют, не угнетают, и мы все еще любим друг дружку после семи лет брака: баловни земные. Зачем вон тот огонь на конце того пирса?

Доброй ночи, доброй ночи.

БОЛЬШОЙ БАХ

Бах, большой, пугает нас, едва начинает брезжить заря. Оба мы подскакиваем, но ни один сразу не подымается по замечательной причине, которая вскоре становится ясна:

Сьюзен бормочет со своей шконки: Это как у меня во сне, точь-в-точь! Этот шум аккурат мне в сон вписался!

Осоловелый Фенн садится. Мне тоже.

Тебе тоже вписался?

В точности. Эй! Я во сне только подходил к большому баху, как вдруг бах! Я думал, это мне тоже снится.

И я. Что это было?

Нам обоим непонятно: снова остров Ки? Но этот бах скорее похож на дальний взрыв, чем на близкий выстрел. Уже проснувшись, Фенн считает, что донесся он с норд-веста, от Залива, а не от берега. Абердинский испытательный полигон? Слишком далеко, слишком рано. Гром? Он поднимается на палубу проверить: снаружи моросит, промозгло, но все еще мертвая тишь. Может, отдельный грозовой шквал в верховье Залива; но он не видит молнии, не слышит дальнейших раскатов. На пирсе к востоку от нас по-прежнему горит этот электрический огонь; там все спокойно. Фенвик возвращается вниз, все еще захваченный своим необыкновенным сном, и задвигает за собой крышку трапа, чтобы не так сквозило холодом.

Ну и приснилось же мне, говорит Сьюзен с другой стороны полутемной каюты.

Мне тоже. Ничего не видать. Приходи в гости.

Она приходит; мы возвращаемся ко сну урывками, она ничком на нем. Опять грезы и полугрезы: уже беспокойные, разочаровывающие, бессвязные, как сам наш сон.