Творческий отпуск. Рыцарский роман

Следом вышла Вирджи в домашнем халате: прикуривает одну от одной, вечно прихрамывает после падения в позапрошлом году и замены тазобедренного сустава, которая не удалась с ее размягчившимися костями, остеопороз. Воздух был промозгл и сыр, ей он неполезен, но хоть морось учтиво приостановилась. Шеф подождал. Она взяла его под руку, ну ее, эту трость, и они двинулись вниз по своей лужайке к пристани. Оррин бережно вел Джули, поддерживая ее одной рукой под локоть; широко лыбясь, они перемещались в нас-правлении.

Сьюзен проворчала: Я не вынесу.

Вынесешь, надеюсь.

Пылко, однако почти робко, как всегда, Оруноко выкрикнул: Привет, пап. Привет, Сьюзен.

И пропела Джули: Привет, все!

Мы бросили им швартовы, чтобы каждый по-своему нас неверно пришвартовал: попытка Оррина сделать выбленочный узел вокруг кнехта на причале обернулась глухой петлей, которую он затем укрепил попытками полуштыков, обернувшимися тем же; Джули намотала вокруг своей причальной тумбы столько кругов и восьмерок, что хватило б на авианосец, – и петля нашего почти девятимесячного вояжа замкнулась. В ле́днике «Поки» на этот случай хранился «Дом Периньон» – лучшего винтажа, нежели мы чпокнули в бухте По в Части I; но время суток не то, самый полдень; то же самое с вольтажом. Эх.

Шеф и Вирджи приблизились к береговому концу пирса и начали осторожно перемещаться по нему, беседуя друг с дружкой, улыбаясь, кивая. Редкое ныне событие, чтобы мать Фенвика сама прошла так далеко, а вот раньше, бывало…

Из морей воротился домой, сухо произнес Фенн и шагнул с борта обнять своих сына и невестку. Сьюзен поежилась от необоснованного разочарования, что первой он не передал на берег ее, хотя никакой помощи ей определенно не требовалось – она могла швартовать нас и отчаливать в одиночку. Дело лишь в том, что это за Джули и Вирджи с такой тщательной заботой ухаживают их мужчины. Вот, разумеется, подошел Оруноко и предложил ей руку с насмешливой формальностью, произнеся что-то вроде: Добро пожаловать на остров Уай, миледи, – и Сьюзен ответила на любезность в том же духе, извращенно недоумевая, почему, во имя всего на свете, членам этого семейства непременно нужно держаться друг с дружкой так до чертиков чопорно – публика ше Секлеров уж точно так себя не вела – и почему она позволяет себе всякий раз впадать в эту самую чопорность. Ох, ну чепуха же: объятия Оррина так же искренни, как и у нее; но гляньте-ка на него потом (потом она на него глянула – через плечо Джули, обнимая свою приемную невестку, учтиво ахая и пылая завистью и прочими движеньями души к зрелому пузу женщины помоложе); гляньте-ка на отца и сына вместе, как нервически обнимаются они, словно застенчивые любовники.

Мы и есть застенчивые любовники, говорит теперь Фенвик, пока приближаемся к Мосту. Нам и так нервно друг с другом – чуток. Отчасти из-за нашего темперамента; отчасти таков побочный эффект разводных дрязг.

Семь счастливых лет назад! восклицает Сьюзен из камбуза. Восемь!

Фенн жмет плечами. И, разумеется, теперь уже не видя друг друга так же часто…

Да живи вы по соседству, было б то же самое. Такая фальшь!

Нет, не фальшь. Просто немного натянуто.

Они обнялись и поцеловались – крепыш Фенн, тощий Оррин (сложением в мать, чей удачный метаболизм следит за ее весом вместо нее) – и сказали обычные глупости. Не глупости. Ну, вроде (Фенвик Оррину): А тебя как сюда занесло? Пусть читатель судит сам/сама.

Фенн возражает: А что людям полагается говорить?

Не знаю. Выбрось из головы, пожалуйста. Прости меня, милый.

Небольшой отпуск, ответил Оррин. Мы подумали, что поучим твоего внука плавать, пока он еще на плаву.

Цк, цк, проговорила Сьюзен, чувствуя себя идиотски и задетой этим твоим: там еще может быть девочка.

Оррин ухмыльнулся Джули, которая, бурля через край, объявила: Мы делали УЗИ!

И лучше б вам надеяться на то, что это внук, заявил нам обоим Оррин, потому что если нет, то у твоей внучки мошонка.

Эй там, Шкипер! окликнул Шеф, усадив Вирджи на причальную лавку. Сьюзен быстренько двинулась к ним, подальше от Джули и от (Феннова и Мэрилин-Маршева, не ее) грядущего внука, еще б, но у нее к тому ж еще и особая нежность к старикам, а особенно – к счастливым старикам. Фенвика она выучила ценить его родителей еще больше, чем сам он всегда ценил.