Творческий отпуск. Рыцарский роман

К вящему отцову удовольствию, молодой человек отверг эту мысль как самую маловероятную, даже паранойяльную. Исследования в этой области не засекречены; беда тут как раз обратна секретности: исследователи наперегонки несутся «публиковать» ради славы не самые тщательно опробованные свои изыскания. Мало того, его конкретная область знания будет интересна лишь очень высоконаучным культурам, из которых в единственной официально недружественной разработками бактериологического и химического оружия занято больше народу, чем у нас. Его же собственные проекты – такая фундаментальная наука, что не интересна даже профессиональным медикам, что уж тут говорить о военных; да и нет у него никаких сведений, полезных правительствам что дружественным, что нет, – и доступа к ним нет. Он рассмеялся: Даже если его похитят, его поимщикам придется снова отправить его в начальную школу, чтоб он догнал их собственных спецов по гадким микробам; такое вообще вне его специальности. Наконец, Фенвика и Дугалда Тейлора может успокоить, если они узнают, что, насколько могут судить он и его коллеги, ни США, ни СССР нынче не особо заинтересованы в бактериологическом оружии. Техника доставки слишком уж ненадежна; бактерии так же опасны для их пользователей, как те дикие звери, о каких говорит Лукреций в том чокнутом пассаже из «Де рерум натура»[137]. Вот химикаты – совсем другое дело.

Фенн улыбнулся. Передам Дугу, чтоб не беспокоился. Но что б ты сказал, если б к тебе и впрямь подкатили с нашей стороны? Позвали работать в Арсенал Эджвуд или еще куда. Если не с микробами, так с веществами.

Оррин тоже улыбнулся. Ты ко мне подкатываешь, пап? И тут же добавил (ясная и отрадная улика того, что эта возможность – нисколько не поразительная для него новость): Будь подкат приглашением, я б ответил: Пшел нахер. Будь угрозой – кому угодно, кроме Джули и ребенка, – я бы стукнул куда надо. Будь угрозой Джули и ребенку… Он чмокнул отца в смуглое чело. Я б обсудил это с моим папой.

Он взрослый, сияя, произнес Фенн. Как мне удалось обзавестись тридцатилетним взрослым детенышем-ученым? И Джули нормальная. Более чем.

Они подходят друг дружке, признает Сьюзен. Хорошая они пара. Будут хорошими родителями. Сдохнуть бы.

Мы под мостами, на траверзе у нас маяк Песчаный Мыс. Мы идем в бейдевинд и лавируем против ветра как можно больше к норд-весту, к Балтиморскому маяку и острову Гибсон.

Остаток тех выходных ничего особенного. Спали в подростковой спальне Фенна и Манфреда. Две женщины помоложе сменили Вирджи (теперь довольную тем, что можно уступить какую бы то ни было ответственность) в приготовлении нам еды, на подмогу им пришли мужья, хозяйки обменялись рецептами тыквенных супов и холодных борщей. Фенн распоряжался баром; Оррин – барбекю; младшие пары перебрасывались фрисби на лужайке, и все, кроме Джули, ныряли с причала в пока что прохладный, но еще не жгучий Уай. Три поколения мужчин вместе осматривали угодья, чтобы Фенн мог распланировать необходимое техобслуживание во время нашего лета здесь, и Фенвик понял – вообще-то впервые, – что с учетом гибели Манфреда в ближайший десяток лет «Ферма Ки» отойдет ему и Сьюзен.

А еще через несколько десятков лет, говорит теперь Сьюзен, – Оррину и Джули, а потом твоему внуку. Я им завидую. Это меня убивает.

Это не вполне предрешенный вывод, возражает Фенн.

Да кому вообще этот дом нужен, извращенно произносит Сьюзен. Это бабкина избушка. А к концу июня в чертовой воде даже поплавать нельзя[138].