Творчество Томаса Мура в русских переводах первой трети XIX века

Прозаическое введение ко второй части поэмы "Лалла Рук" ("Рай и пери") в издании 1830 г. содержит, в числе прочего, следующее описание: "Караван в полдень остановился близь источника, осеннего ветвистым бамбуком, на коре которого грубо были начертаны всем известные стихи Саади: "Многие, так же как и я, посещали сей источник, но одни далеко, а глаза других закрыты навеки". Меланхолическая красота этой надписи доставила Фераморзу случай завести разговор о поэзии"³³. Приведенная Муром цитата из «Сада» Саади, начертанная чьей-то грубой рукой вблизи источника, прочно осталась в памяти А.С.Пушкина, приблизительно приводящего ее в тексте поэмы «Бахчисарайский фонтан» (1824), заметки "Возражения критикам «Полтавы» (1830), LI строфы восьмой главы «Евгения Онегина» (1829–1830; стихи «Иных уж нет, а те далече, // Как Сади некогда сказал», т.4, с.178), чернового наброска «Все тихо, на Кавказ идет ночная мгла» (стих «Иные далеко, иных уж в мире нет»)³⁴. Приоткрывая перед читателями историю создания «Бахчисарайского фонтана», текст которого предварен эпиграфом из Саади «Многие, так же как и я, посещали сей фонтан; но иных уже нет, другие странствуют далече» (т.3, с.143), Пушкин в "Возражениях критикам «Полтавы», опубликованных в альманахе «Денница» на 1831 год, писал, что в рукописи «Бахчисарайский фонтан» назывался «Хароном», однако «меланхолический эпиграф (который, конечно, лучше всей поэмы) соблазнил» (т.6, с.76) переменить заглавие. Памятуя об отношении великого русского поэта к «Лалла Рук» Мура, можно, вслед за М.П.Алексеевым³⁵, убежденно говорить, что слова Саади, приводимые английским романтиком, Пушкин ставит выше всей его восточной поэмы.

Следует сказать еще об одной точке сближения "Лалла Рук" Т.Мура и творчества Пушкина: близости муровского описания гибели возлюбленных от чумы описанию в "маленькой трагедии" великого русского поэта "Пир во время чумы". Известно, что замысел Пушкина сформировался под влиянием трехактной драматической поэмы Дж. Вильсона "Город чумы", изображающей лондонскую чуму 1666 г.³⁶ Влияние Мура ощутимо в описании прощания одного из возлюбленных, умирающего от чумы, с другим, остающимся на земле: «Если ранняя могила // Суждена моей весне – // Ты, кого я так любила,// Чья любовь отрада мне, – // Я молю: не приближайся // К телу Дженни ты своей; // Уст умерших не касайся, // Следуй издали за ней» (т.4, с.375). Подобного описания нет у Вильсона, однако оно встречается в «Лалле Рук» Мура: «Then turn to me, my own love, turn // Before like thee I fade and burn. // Cling to these yet cool lips and share // The last pure life that lingers there!»³⁷. Как видим, у Мура дева трагически воспринимает грядущую разлуку с умирающим возлюбленным, сама жаждет смерти, а потому просит умирающего крепко прильнуть к ее губам. Пушкин, будучи далек от трагизма Мура, вносит в описание гедонистический мотив пира: «Итак, – хвала тебе Чума, // Нам не страшна могилы тьма, // … // Бокалы пеним дружно мы // И девы-розы пьем дыханье, – // Быть может… полное Чумы» (т.4, с.378–379).

Сравнение девы и розы, встречающееся в приведенном пушкинском фрагменте, обрело устойчивость во многом благодаря творчеству К.Н.Батюшкова, писавшего в "Подражании Ариосту" (1821): "Девица юная подобна розе нежной, // Взлелеянной весной под сению надежной"³⁸. В более ранних произведениях Батюшкова, оказавших существенное влияние на русскую литературу, данное сравнение проступало не менее выпукло: так, в батюшковском подражании Дж.—Б.Касти «Радость» (1810) прекрасная девушка напоминала розу «с главой, отягченною// Бесценными каплями» (причем данного сравнения нет у Касти)³⁹, а в написанной в 1815 г. «Тавриде» женщина «румяна и свежа, как роза полевая»⁴⁰. Никоим образом не приписывая Батюшкову авторства выразительного сравнения розы и пленительной красавицы (оно впервые встречается в сонете А.П.Сумарокова «Не трать, красавица, ты времени напрасно…»), вместе с тем нельзя не признать, что именно в его романтической трактовке оно закрепилось в произведениях Пушкина, А.А.Дельвига⁴¹, П.А.Катенина⁴², Н.М.Языкова⁴³ и др.

Цитата из четвертой части "Лалла Рук" ("Свет гарема") на языке оригинала включена Пушкиным в описание тифлисских бань в начале второй главы "Путешествия в Арзрум во время похода 1829 года" (1835): "При входе в бани сидел содержатель, старый персиянин. Он отворил мне дверь, я вошел в обширную комнату и что же увидел? Более пятидесяти женщин, молодых и старых, полуодетых и вовсе неодетых, сидя и стоя раздевались, одевались на лавках, расставленных около стен … Многие из них были в самом деле прекрасны и оправдывали воображение Т.Мура: a lovely Georgian maid, // With all the bloom, the freshen'd glow // Of her own country maiden's looks, // When warm they rise, from Teflis' brooks. Lalla Rookh" (т.5, с.429–430).