Творения. Часть 2

3) Кого, начав когда-либо преследовать и уловив, не оскорбляли они, сколько хотели? Кого, начав искать и нашедши, не доводили до того, что или злой постигал их конец, или отовсюду терпели они вред? Что, по-видимому, делают судьи, то их есть произведение, и лучше сказать, судьи бывают служителями их изволения и лукавства. Посему, в каком месте нет памятника их злобы? Против кого, неединомысленнаго с ними, не делали они заговор, подобно Иезавели выдумывая предлоги к обвинению? Какая Церковь не проливает ныне слез от их злоумышлений на Епископов? Антиохия оплакивает исповедника и твердаго в православии Евстафия, Баланеи досточуднаго Евфрасиана, Палтос и Антарад Киматия и Картерия, Адрианополь христолюбиваго Евтропия, а после него многократно носившаго от них узы и умершаго в узах Лукия, Анкира Маркелла, Беррия Кира и Газа Асклипия. Ибо, подвергнув их наперед многим оскорблениям, до заточения довели эти коварные люди. А Феодула и Олимпия, Епископов Фракийских, и меня, и моих пресвитеров так усердно заставляли искать, что, если бы мы были найдены, то подпали бы смертной казни, и, вероятно, не были бы уже в живых, если бы, сверх их чаяния, не спаслись тогда бегством. Ибо такия предписания даны были об Олимпии Проконсулу Донату, а о мне Филагрию. Преследовав же и отыскав Константинопольскаго Епископа Павла, приказали явно задушить в так называемой Каппадокийской Кукузе, употребив на это дело Филиппа, бывшаго епархом; потому что был он покровителем их ереси и служителем лукавых совещаний.

4) Но насытились ли они столькими злодеяниями и успокоились ли, наконец? Нимало. Не только не прекратили гонений, но, подобно упоминаемой в Притчах пиявице (Притч. 30, 15), тем паче мужаются на злыя дела, нападая на большия епархии. Ибо кто достойным образом опишет, что сделано ими ныне? Кто в состоянии удержать в памяти все то, что привели они в действие? Когда церкви пребывали в мире, и народ молился во время богослужения, Либерий, Епископ Римский, Павлин, Епископ митрополии Галльской, Дионисий, Епископ митрополии Италийской, Люцифер, Епископ митрополии Сардинской, и Евсевий, Епископ Италийский, все Епископы благочестивые и проповедники истины, вдруг похищены и заточены без всякаго на то предлога, кроме того, что не присоединились к арианской ереси и не подписали с арианами выдуманных на меня ложных обвинений и клевет.

5) А о великом маститом старце и истинном исповеднике Осии излишним для меня будет и говорить. Ибо всякому, может быть, известно, что и его довели до изгнания; потому что он был старец не безызвестный, но особенно из всех и паче всех знаменитый. На каком соборе не был он руководителем? Не убеждал ли всякаго правыми вещаниями? Какая Церковь не имеет прекраснейших памятников его предстательства? Кто когда, приходя с печалию к нему, отходил от него не с радостию? Кто просил его в нужде и удалился, не получив желаемаго? Однако же, отважились возстать и на него; потому что и он, зная, какия слагают клеветы по своему нечестию, не подписался к вымышленным на меня наветам. А если впоследствии, по причине нанесенных ему чрез меру многих ударов и заговоров на его родных, уступил им на минуту, как старец и изнемогший телом; то и в этом видно лукавство этих людей, при всяком случае старавшихся показать, что они действительно не христиане.

6) После этого, снова напали они на Александрию, опять ища моей смерти; и настоящия события были хуже прежних. Воины внезапно окружили церковь, и место молитв заступило то, что делается только на войне. Потом, в Четыредесятницу, прибыл посланный ими из Каппадокии Георгий и увеличил злодеяния, каким научился у них. После недели Пасхи дев ввергали в темницы, Епископов связанных уводили воины, расхищали жилища и хлебы сирот и вдовиц, врывались в дома, ночью выгоняли из них христиан, дома опечатывались, и братья клириков бедствовали за братьев своих. Ужасно все это; но еще ужаснее, на что отважились после этого. В неделю по святой Пятидесятнице постившийся народ вышел молиться на кладбище, потому что все отвращались от общения с Георгием. Но, узнав о том, этот вселукавый возбуждает военачальника Севастиана, манихея, и сам уже, ведя множество воинов с оружием и с обнаженными мечами, луками и стрелами, устремляется на народ в самом храме Господнем. И, нашедши немногих молящихся, потому что большая часть удалилась уже по причине поздняго времени, произвел такия дела, какия только приличны ученику ариан: зажег костер и, поставив дев к огню, принуждал их говорить, что Ариевой они веры. Когда же увидел, что девы непобедимы и не заботятся об огне, обнажив, до того бил по лицу, что несколько времени едва узнавали их.