Песен у алеутов еще гораздо более чем сказок; всякий остров и всякое селение непременно имело всегда, и имеет ныне свои собственный песни и по нескольку десятков; так что если собрать все их песни, какие были и есть у них ныне, то не поместить их и в нескольких томах. Употребляемые ныне алеутами песни суть произведение, по большой части, позднейшего времени и вновь составляемые нынешними певунами-поэтами, и отчасти остатки старинных песен. Особенных сочинителей, или слагателей песен, у них ныне нет; прежде этим занимались более шаманы и их помощники, а ныне, можно сказать, что почти всякий из алеутов, сколько-нибудь смышленее прочих, может составить новую песню, если не оригинальную, то по образцу прежних. Содержите песен алеутских весьма многоразлично: в них они воспевают и старину свою, и подвиги предков, и удальство на промысле своих отцов и дедов, их искусство в езде по морю и управление байдарою, их обычаи, привычки и проч.; в них выражают они свои неудачи в промысле, горе, радости, удовольствия жизни и проч. Голосов или напевов в их песнях очень немного и, кажется, не более трех, но и те очень похожи один на другой. Совершенно полный напев песен алеутских положить на ноты кажется невозможно; потому что в пении своем алеут заимствует не более пяти главных музыкальных тонов; но эти тоны подразделяются не только на полтоны, но можно сказать до бесконечности. Такты или размера собственно в песнях у них совсем нет, но в музыке их, т. е. в ударении бубна — единственного их музыкального инструмента, — всегда и у всех такта совершенно одинакова, и именно: три осьмых или три четверти, т. е. два удара, один другого (первого) сильнее и выразительнее, и одна пауза.
Песни, на игрушках или вечеринках, поются преимущественно одними мужчинами, и никогда и нигде не примут на себя этого женщины, хотя почти каждая из них знает и содержание, и напев всех своего селения песен.
Рифм и размера, или количества Елохов, в песнях нет; и песни поются не по слогам; но целый стих или несколько слов стиха (смотря по смыслу и складу), высказываются вдруг и очень скоро, возвышенным голосом, и потом конечные слова вытягиваются до известного предела — низким, одинаковым, прерывчатым тоном; а между тем бубны, начавшиеся до начала песни, не умолкают и не изменяют. Язык в песнях также бывает иногда отличный от разговорного; иногда некоторые слова, для удобности в пении, переставлены, другие сокращены или растянуты (вставными частицами); а на конце, там, где не достает или слов или мыслей, или как бы для дополнения стоп стиха, прибавляются слова совершенно без смысла, вроде как бы припева, напр.: (слова на местном наречии). Слова в песнях, сочиненных прежде и уже принятых жителями селения, по произволу певцов также не переставляются, не выкидываются и не переменяются.
До принятия алеутами христианства, у них было множество так называемых шаманских песен, т. е. таких, которые петы были только во время шаманства или призывания духов; и не менее того было песен, употреблявшихся при их сценических представлениях; но лишь только Алеуты окрестились, то совершенно оставили не только все шаманские, но и такие песни, в коих, хотя сколько-нибудь было касающегося сего предмета, — а с ними и прочие сценические, в которых нередко воспевались их исторические события.
Для того чтобы составить некоторое понятие об алеутских песнях, т. е. их содержании, языке в песнях, размере, сложении и проч., я здесь представляю несколько из них.
Текст на местном наречии см. оригинал
Благодарен, благодарен, думают обо мне на этот день 2-жды.
Беден, беден, лучше бы думали обо мне 2-жды.
Благодарен, благодарен, думают обо мне на этот день 2-жды.
Здесь покуда я буду жить, еще также поступлю 2-жды[135]
Душа моя, душа во мне есть, вот.
Кости мои, кости во мне есть, вот.
Тело мое, тело у меня есть, вот.
Тебя я ищу, тебя стараюсь увидеть.
Но говори мне, добро мне скажи.
Я никаким этим делом не могу заняться, знать его.
Вот для нее я и похаживаю, выступаю и не знаю, как угодить.
Для нее я здесь поживаю, для нее, для нее.
Но, однако ж, я с ней вижусь, я улыбнулся, улыбнулась и она, и так мы разошлись.
И я еще потянул ее к себе за руку, за ручку.
Так как я человек бедный (работающий), должен поневоле благодарить и веселиться.
Чужих людей я должен считать за своих, благодарить и веселиться.
Но говорят, была родственница, которая была замужем за умнакским урожденцем.
У ней был по имени Алга́дак, Во время вечеринки, когда он, по приглашению, начал плясать, то над ним стали смеяться, крича по-лисичьи и по-воробьиному, и он перестал.
Приходит он к отцу своему и говорит: когда я начну плясать, отчего смеются надо мной, крича по-лисичьи и по-воробьиному?
Оттого так с тобою поступают, что ты ничего не упромыслил из зверей и птиц; но ты должен сказать об этом лучше твоим родственникам акутанским и акунским.
Он, по словам, сказанным его отцом, поехал к своим родственникам, объехав те острова вокруг, и рассказал, что делали с ним.