Стало быть, рассматривая это место буквально, мы не обретем истины Писания. Ибо каким образом гаваонитяне изгладили Саула из всякого предела Израилева, когда мы находим множество потомков его в народе [иудейском]? Однако мысля согласно [духовному] созерцанию, мы находим, что на высоте ведения совсем исчезает, благодаря естественному созерцанию, письменный Закон или же телесное установление, [проявляющееся] в символах [иудейского] культа. Где обрезание плоти, когда Закон понимается духовно? Где субботы и новомесячия? Где всенародные торжественные празднества? Где предание о жертвах, об отдыхе земли и [все] остальное, связанное с телесным служением Закона? Мы, рассматривая вещи в их естественном состоянии, знаем, что изъятие чего-либо из безупречной [целостности], соответствующей природе, дарованной Богом, не ведет к совершенству. [1337]
Ибо природа, подвергшаяся искусственным образом усекновению, не производит совершенства, а, наоборот, лишает себя, по [какому-то пустому] измышлению, того, что даровано ей Богом и подобает ей соответственно смыслу творения. [Это следует твердо знать,] дабы не вводить нам [некоего] искусства более могущественного, чем Бог, и [не предназначенного] к укреплению правды Его, а также чтобы не восполнять нам [некий] вымышленный недостаток естества, созданного в правде [Божией]. Наоборот, прообразовательно воспринимая установление об усекновении крайней плоти, [1338] мы научены объяснять его духовным образом — как обрезание страстного расположения души; [1339] в соответствии с этим [наша] воля приходит в созвучие с естеством и совпадает с ним, исправляя страстный закон, имеющий более позднее происхождение. Ибо обрезание, [понимаемое] таинственным образом, есть совершенное удаление страстного расположения [нашего] ума, которое произошло [и вторглось в нас] извне. [1340] Суббота же есть совершенное бездействие страстей и всецелое прекращение движения ума окрест тварных [вещей] и полный переход его к Богу. [1341] В Нем, Которого мы достигаем посредством добродетели и ведения (насколько это доступно [человеку]), нельзя помыслить никакого вещества, воспламеняющего страсти; также в Нем нельзя обнаружить и никаких смыслов естества, [1342] чтобы [нам], наподобие эллинов, не догматствовать о Боге как об услаждаюшемся страстями или как об измеряемом пределами естества. Ведь Его провозглашало совершенное молчание и Его представляет всецелое и всевозвышенное неведение. [1343] Что же касается новомесячий, то они, по нашему мнению, суть различные озарения, [получаемые нами на ристалище дней добродетели и ведения; [1344] и быстро шествуя в этих озарениях по всем векам, мы достигаем благоприятного года Господня, будучи украшаемы «венцом благости» (Пс. 64:12).Из праздников же первый [1348]
есть символ деятельного любомудрия, которое переправляет от греха (словно [выводя людей] из Египта) к добродетели тех, кто следует этим [путем добра]. Второй [праздник] [1349] представляет собой образ естественного созерцания в Духе, которое приносит Богу, словно начатки урожая, благочестивое мнение о сущих. Наконец, третий [праздник] [1350] есть таинство богословия, умозрительный навык относительно всех духовных смыслов, которые [находятся] в сотворенных [вещах], и совершенная безгрешность, [обретаемая] через благодать по Домостроительству воплотившегося Слова; эта безгрешность, следующая за такими праздниками, объемлет во благом [человеке еще и] совершенную и бессмертную непреложность, как творящую трубные гласы, умилостивление и праздник Кущей. [1351]