Творения. Том первый. СЛОВА.

В сие время подпора и покровитель [181] враждебного нам пастыря [182] преселяется из здешней жизни, положив худой конец нехудому царствованию, но принесши, как сказывают, бесполезное раскаяние при последнем издыхании, когда всякий бывает искренним судией самого себя по причине ожидающего там судилища. Ибо следующие три дела сознавал он худыми и недостойными своего царствования: умерщвление родственников,[183] возвышение цезарем отступника [184] и нововведения в вере; и, как сказывают, со словами раскаяния кончил он жизнь. Тогда снова восприемлет права свои слово истины, утесненные получают полную свободу, между тем как ревность раздражает гнев, и народ александрийский узнает на опыте, каков он против оскорбителей. Жители Александрии не стерпели необузданности человека [185] и предали позору пороки его необычайной смертью, а смерть – необычайными поруганиями. Вам известны и этот верблюд, и странная ноша, и новое возвышение, и первое, а думаю, и единственное шествие – грозные и доныне для притеснителей.[186] 27. Когда же эта буря неправды, этот растлитель благочестия, предтеча лукавого приемлет наказание, по моему мнению не заслуживающее одобрения (потому что надобно было смотреть не на то, что ему надлежало претерпеть, а на то, что нам следовало сделать), тогда подвижник [187] возвращается из прекрасного странствования (так назову бегство его за Троицу и вместе с Троицей). С такой радостью сретается он жителями города [188] и едва не всем Египтом, везде и отовсюду, даже с крайних пределов стекающимся, что одни желают насладиться единым голосом, а другие лицезрением Афанасия, иные же, как известно об апостолах (Деян. 5:15), освятиться одной тенью его, сим новым образом тела. И потому, хотя много многим неоднократно во все времена воздано уже почестей и сделано встреч, не только народным правителям и иереям, но и частным лицам, чем-нибудь прославившимся, однако же не запомнят ни об одной встрече, которая была бы многолюднее и блистательнее настоящей. Одно только можно применить к сей встрече – самого Афанасия и ему же оказанную прежде почесть, при прежнем его вступлении в Александрию, когда возвращался из такого же, по тем же причинам случившегося бегства.

28. Носится и следующая молва о сей почести (хотя бы и излишним было пересказывать оную, но присовокуплю к слову как бы некоторую сладость и лишний цвет). После вшествия Афанасиева в город, въезжал один ипарх, вторично вступавший в сию должность. Он был наш, то есть каппадокиянин, и человек знаменитый (конечно, вы догадываетесь, что говорю о Филагрии); его любили, как редко любят и как не любили никого другого; почесть ему воздана соответственно любви и (чтобы выразить это короче) со всеми знаками уважения; начальство ему вверялось в другой раз по просьбе города и по определению царскому. При сем случае некто из народа, видя неиссчетное множество людей, подобное морю, необъятному для взора, как говорят, спрашивал (что и часто бывает в подобных обстоятельствах) одного своего знакомого и друга: «Скажи, почтеннейший, видал ли ты когда-нибудь, чтобы столько народа и с таким воодушевлением стекалось для оказания почести одному человеку?» «Никогда, – отвечал юноша, – напротив того, мне кажется, что и сам Констанций не удостоился бы такой почести». А именем царя хотел он означить самую высшую почесть. Но первый, с особенной приятностью и удовольствием рассмеявшись, возразил: «Что ты мне говоришь, как будто рассказывая о чем-то великом и удивительном? Думаю, что и Афанасий Великий едва ли входил с таким торжеством». И в подтверждение слов своих присовокупил одну из употребительных клятв. 29. А сим (что, думаю, и вам понятно) хотел он выразить, что похваляемого ныне Афанасия почитает выше и самого царя. Таково было общее уважение к сему мужу, таково и доныне удивление к воспоминаемому его вшествию. Ибо жители города, разделившись по полам, возрастам и занятиям (в таком обыкновенно располагаются порядке, особенно александрийцы, когда воздают кому всенародную почесть), составляли из себя (как изобразить словом великое сие зрелище?) одну реку. А поэт сказал бы, что это подлинно златоструйный и доброкласный Нил, текущий обратно из города в Херею на расстояние, как думаю, однодневного пути и далее.