Творения. Том первый. СЛОВА.

Радостное чувство, прежде всего овладевшее Григорием в сознании свободы от трудов и скорбей столичной жизни и возвращения к жизни спокойной и уединенной, соединяется у него с глубоким размышлением о последних событиях в Константинополе и его собственном образе действий, и он, выражая свое удовольствие по поводу удаления из Константинополя одному из своих друзей,[706] в то же время спешит другому другу объяснить свой поступок по отношению к отцам Собора и константинопольской пастве.[707] Воспоминание же о последних событиях в Константинополе необходимо вызывало в нем образы епископов, с которыми ему пришлось столкнуться на Соборе. Глубоко проникнутый сознанием правоты своего требования по вопросу об антиохийской кафедре, как единственного средства к водворению мира в Православной Церкви, в основании же противного мнения не видя ничего, кроме узких эгоистических расчетов, противных интересам Церкви, он, естественно, не мог не возмущаться и не раздражаться поведением несогласных с ним епископов. Под влиянием этого настроения он пишет сатирическое стихотворение «На епископов», в котором рисует весьма непривлекательную картину нравственного состояния современных ему епископов, и в том числе отцов Второго Вселенского Собора.[708] Затем, так как по удалении Григория из Константинополя враги его старались распространять разные нелепые слухи относительно его жизни и деятельности, он счел необходимым представить действительную картину своей многотрудной и скорбной жизни и деятельности и опровергнуть различные клеветы и обвинения, возводимые на него противниками. С этой целью он пишет «Стихотворение о своей жизни».[709] Но не одни клеветы возмущали и раздражали благородную и чистую душу св. Григория. Слишком чувствительна была для него и та несправедливость «недружелюбных к нему служителей Божиих», вследствие которой он должен был оставить и передать другому священных чад своих, которых он озарял небесным учением и для которых он перенес столько труда и опасностей, – и он изливает свои жалобы на эту несправедливость в особых стихотворениях.[710] Для него тяжела была, далее, разлука с любимой его паствой, за которую он имел основания опасаться ввиду постоянных нападений на нее различных еретиков и ввиду ограниченности богословских сведений и бессилия в слове его преемника (Нектария). Скорбел он также о храме, в котором воскрешено было им православие и о котором он сохранил столь живые воспоминания, что и теперь, вдали от этого храма, иногда воображал себя стоящим в нем и проповедующим среди огромного собрания слушателей всякого рода.[711] Наконец, тяготила его и разлука с друзьями, которых у него осталось в Константинополе немало и с которыми он мог теперь поддерживать общение только посредством писем.[712] Но, несмотря на все эти скорби и лишения, тихая уединенная жизнь в Арианзе, чуждая всяких забот и треволнений, казалась Григорию гораздо лучшей, чем беспокойная жизнь в шумной столице. Он был чрезвычайно доволен тем, что удалился из Константинополя, взявши с собой в уединение все, что только им сделано полезного для Церкви, и оставивши там зависть и борьбу человеческих страстей.[713] Ввиду этого он не только не питает вражды к своим противникам, но даже выражает им свою благодарность.[714] А как мало теперь он желал возвратиться в столицу и принять там участие в церковных делах – это он доказал тем, что отклонил не раз сделанное ему императором приглашение прибыть в Константинополь.[715]