Творения. Том первый. СЛОВА.

По характеру и направлению своего богословия св. Григорий Назианзин принадлежит к александрийской школе, во главе которой стоят имена знаменитых Климента, Оригена, св. Афанасия, Василия и других отцов и учителей Церкви. Философская отвлеченность мышления, аллегоризм и таинственность в понимании и изъяснении Священного Писания составляют, как известно, главнейшие характеристические особенности церковных писателей этой школы, взявших на себя трудную задачу соединить веру со знанием и представить содержание христианской религии в научной, философской форме. Но эти отличительные черты александрийской школы выступают у различных ее представителей далеко не в одинаковой степени. У первых ее знаменитостей, Климента и Оригена, создавших, в интересах христианской богословской науки, теорию, по которой «знание должно быть верующим и вера должна быть знанием»,[727] вопреки принятому ими условию подчинения разума вере,[728] как известно, предоставлено было слишком широкое место философскому знанию и аллегоризму, результатом чего явились, в особенности у Оригена, уклонения от религиозной истины и искажения некоторых пунктов христианского вероучения. В противодействие такому рационалистическому направлению и неумеренному аллегоризму, у других александрийцев явилось стремление осуществить теорию соединения философии с религией под условием ограничения разума и строгого подчинения его авторитету веры, причем знание должно было не преобладать над верой, а служить ее интересам, помогать в исследовании и решении вопросов христианского вероучения, давая последнему только форму, не касаясь сущности его содержания. С таким характером христианское богословие впервые нашло себе место в произведениях св. Афанасия, который по всей справедливости считается отцом и главным представителем новоалександрийского направления. Этому направлению следовали затем все лучшие христианские богословы не только в Александрии, но и вне ее. Строгий ревнитель христианской истины и горячий почитатель св. Афанасия, св. Григорий Богослов, естественно, склонился к тому же новоалександрийскому направлению. Благоговея перед Оригеном, его необыкновенным умом и богатой эрудицией и с большой тщательностью изучив его многочисленные и обширные произведения,[729] он, тем не менее, глубоко сознавал необходимость, в интересах православной истины, избрать своим руководителем в богословском умозрении св. Афанасия, догматы которого он считал «законами православия».[730] После того как теория об отношении между знанием и верой, философией и религией со всей ясностью и определенностью была выражена первыми александрийскими учителями, Климентом и Оригеном, а в произведениях св. Афанасия нашла себе наилучшее практическое применение, едва ли нужно было снова развивать ее и специально заниматься определением и разъяснением способа исследования и раскрытия христианского вероучения. Поэтому неудивительно, если св. Григорий Богослов в своих произведениях нигде прямо не говорит об этом предмете. Только на основании некоторых отдельных его выражений и на основании практического изложения и раскрытия им христианских истин можно заключить, что в своих теологических изысканиях он всюду остается вполне верным направлению, указанному его великими предшественниками – александрийскими учителями. Вера и знание, религия и наука всюду являются необходимыми элементами его богословия, но при этом главное и преобладающее значение он отдает вере: она служит основанием его знания, руководит и управляет его философским мышлением и созерцанием. Не раз и с особенной силой св. Григорий настаивает в своих произведениях на необходимости и обязательности для каждого христианина прежде всего простой веры. Вера как основание и корень христианского знания и деятельности необходима, по его мнению, как для научно образованного, так и для простого христианина, но продолжать строение на этом здании – добавляет он – может только ученый богослов, простой же христианин должен довольствоваться только одним верованием. «Не любопытствуй, – говорит Богослов, – о природе Отца, происхождении Единородного, славе и силе Духа, о едином в трех Божестве и светлости... Держись учений, которые даны тебе с воспитанием, научные же основания предоставь мудрейшим».[731] Показывая превосходство веры над знанием в вещах Божественных, в другом месте св. Григорий прямо говорит: «Человек, ограниченный в слове и знании, основывающийся на простых словах и спасающийся на них, как на малой ладье, выше борзого на язык глупца, который в невежестве доверяет научным доказательствам, а крест Христов, лучший всякого слова, упраздняет силой слова, в котором слабость доказательства служит умалением истины».[732] И это уважение к вере и предпочтение ее разуму св. Григорий считал нисколько не унизительным для христианского знания, напротив, совершенно естественным и, при Божественном достоинстве и несомненности христианских истин, даже необходимым. Христианское «веруй» (πίστευσον), над которым так злостно издеваются язычники, – говорит он, – то же, что пифагорейское «сам сказал» (αὐτὸς ἔφα). Если же в языческой философии существуют принципы, одинаковые с христианским принципом веры, то нет никакого основания отвергать их и в области христианского ведения. «Ибо это выражение (т. е. πίστευσον) показывает, что несправедливо не доверять словам богоносных мужей и что, напротив, авторитет их доказывает справедливость их учения сильнее, нежели всякое логическое доказательство и противоположение».[733] Если здесь Назианзин основывает истинность христианского учения на авторитете его провозвестников, то в другом месте, в доказательство Божественности и несомненности его, он указывает на другие внешние его достоинства – пророчества, которые относятся к Божественному его Основателю, чудеса, которыми сопровождалось его явление, и согласно хранимое, по преданию, церковное благоустройство.[734]