Творения. Том первый. СЛОВА.

Но при всем том св. Григорий относился к произведениям языческой мудрости с величайшей осторожностью и внимательностью. Вполне разделяя взгляд своих предшественников и александрийских учителей на языческую философию, по которому последней, при всей массе в ней заблуждений человеческого разума, не чужды некоторые элементы истины, он с правильным тактом умел всюду отличить эти элементы и дать им соответствующее место в системе христианского знания. Из всех современных ему философских доктрин, без сомнения, ему наиболее нравилась философия неоплатоников, как философия, отличающаяся возвышенностью идей и блестящей формой изложения. Но, при всем ее достоинстве, от проницательного ума св. Григория не могли ускользнуть противоречия между ее идеями и христианскими воззрениями, а потому он, пользуясь ее услугами, в то же время умел держаться на высоте христианского умозрения и, заимствуя из нее некоторые понятия и идеи, путем самостоятельного мышления перерабатывал их и давал им чисто христианский смысл и значение. Потому-то, обнаруживая в своих произведениях обширное знакомство с языческой мудростью, св. Григорий всюду сохраняет чистоту христианского учения и всюду является строго христианским мыслителем. И в самом христианском умозрении он чужд крайностей и увлечений, какие мы видим, например, у Оригена, так как при рассуждении о догматах веры он всюду остается в надлежащих границах умозрения,[747] и, без сомнения, потому, что, по его собственным словам, он «постоянно имел руководителем Духа и с Ним, как искренним участником и собеседником, проходил настоящий век».[748] В глубоком благоговении к истинам Божественным, он держался того правила, что философствовать о них можно, прежде всего, не всякому: к тому способны только люди, испытавшие себя, проведшие жизнь в созерцании, чистые душой и телом; потом, философствовать можно только тогда, когда мы испытываем внутреннее спокойствие и свободны от впечатления окружающего; наконец – столько, сколько сами постигаем и можем быть постигаемы.[749] При всей своей склонности к созерцанию и спекулятивному мышлению св. Григорий старался в раскрытии и уяснении христианских истин держать свой ум в должных границах, пленяя его, где нужно, в послушание вере. Он хорошо понимал, что не все предметы христианского вероучения доступны человеческому рассуждению и пониманию, и потому, находя философствование об одних безопасным и небесполезным, рассуждение о других считал возможным только до известной границы, за которой права разума кончаются и за которой они переходят уже в область веры. «Философствуй, – говорит он, – о мире или мирах, о веществе, о душе, о разумных – добрых и злых – существах, о воскресении, суде, мздовоздаянии, Христовых страданиях; относительно этих предметов и успеть в своих исследованиях небесполезно, и не иметь успеха не опасно».[750] Но исследование таких высочайших и таинственных предметов, как учение о сущности Божества, Святой Троице, рождении Сына, исхождении Святого Духа и т. п., св. Григорий признавал недоступным для человеческого ума и, в смиренном сознании недостаточности своего ведения и слабости своих сил, почитал за лучшее оставить всякие попытки к уяснению этих предметов и довольствоваться в отношении к ним только тем, что дано в Откровении.