Творения. Том первый. СЛОВА.

«Что за причина того, что Божество ради нас принимает человечество? – спрашивает Богослов в одном месте и потом отвечает: – Та, чтобы всецело (πάντως) спасти нас; другой причины и быть не может».[1256] Таким образом, общую цель воплощения Сына Божия св. Григорий поставляет в нравственном спасении человеческого рода. Частнее искупительные действия Богочеловека он изображает в своем «Похвальном слове священномученику Киприану», где, представляя первым мучеником Иисуса Христа, он говорит о Нем: «Он восшел на крест и меня вознес с Собою для того, чтобы пригвоздить мой грех, восторжествовать над змием, освятить древо, победить сластолюбие, спасти Адама и восстановить падший образ».[1257] В другом месте, изображая весь ход Божественного домостроительства о спасении человека, св. Григорий учит, что после падения «у нас явилась нужда в Боге, Который воплотился и умер для того, чтобы нам ожить. С Ним мы умерли, чтобы очиститься (от грехов); с Ним воскресли, потому что с Ним умерли; с Ним прославились, потому что с Ним воскресли».[1258] Но в том и другом месте сущность искупления представляется еще в довольно общем и неопределенном виде. В первом из них она представляется коротко и без всяких объяснений, как спасительное действие смерти Иисуса Христа, выражающееся в освобождении нас от греха, победе над диаволом и восстановлении в нас образа Божия; а во втором, выраженном в ораторской форме, не без труда можно понять только одну общую мысль – о воплощении Бога для нашего блаженства. В других местах гораздо яснее и полнее Богослов учит об искуплении, как о свободе от осуждения, освящении, блаженстве и обожении человека, причем дает место той мысли, что Божество соединилось во Христе со всеми частями человеческой природы, чтобы через такое соединение все они приняли участие в освящении и чтобы Божество, подобно закваске, проникало Собой всю природу человека, укрепляя и усовершая ее. «Оно соединилось, – говорит он, – с тем, что осуждено, чтобы всего человека освободить от осуждения, и сделалось за всех всем, что составляет нас, кроме греха, – телом, душой, умом, всем, что проникла смерть».[1259] Как Искупитель всего человечества, Христос, по мысли Назианзина, должен был пережить все земные состояния и войти во все человеческие отношения до глубочайшего унижения и поношения, чтобы через это уничижение и снисхождение Божества все человечество было возвышено и очищено, чтобы под всеми ограничениями открылся образ Божественной жизни и представлен был человечеству высочайший и вечный нравственный образец.[1260] Вообще на вочеловечение Сына Божия во Христе св. Григорий смотрит как на соединение Божества с человечеством, посредством которого (соединения) Божество восстанавливает и приближает к Себе отчужденного человека и посредством которого человечество должно возвыситься до Божеского состояния и блаженства. Как у многих других отцов и учителей того времени, и у Назианзина мы нередко встречаемся с мыслью, что «Бог соделался человеком, чтобы человек сделался богом»; но этим, без сомнения, он хочет выразить отнюдь не возвышение человека до Божеского достоинства по природе или существу, но, как он сам объясняет, только «приближение обновленного человека к Божественной святости и блаженству, постепенное нравственное возвышение и прославление образа Божия в человеке».[1261] Но, чтобы уничтожить всякую преграду к ближайшему единению человека с Божеством, чтобы возвысить и возвести человека к Богу, необходимо было, по учению св. Григория, Самому Божеству, полному человеколюбия, снизойти до плотского ограничения и уничижения. «Божество, – говорит он, – должно снизойти к нам, а мы должны взойти к Нему, как это было некогда с Моисеем, чтобы таким образом, сообщив Свое достоинство, Оно вступило в общение с людьми. А пока та и другая сторона остаются при своем – Бог при Своей высоте, человек в уничижении, – до тех пор ни благость не сообщается, ни человеколюбие не нисходит, и в середине остается великая и непроходимая бездна, которая отделяет не богатого только от Лазаря и вожделенного лона Авраамова, но сотворенную и изменяемую природу от несозданной и неизменной».[1262] Нисходя к падшему человеку через восприятие его образа и вступая с ним в общение, Божество, по мнению Богослова, при этом открыло ему Свою благость и в том, что в этом смиренном и ограниченном образе стало в первый раз доступным познанию человеческого духа. «Природа тварная и смертная неспособна сносить чистого Божества»,[1263] т. е. конечный человеческий дух непосредственно и вполне не может постигать бесконечного Божества. Чтобы сделаться доступным для ограниченного человеческого ума, Беспредельный должен определиться посредством человеческих слов и понятий и открыть полноту Своих невидимых Божественных свойств в пределах человеческой жизни. Эта мысль нередко встречается у Назианзина в тех местах его творений, где он говорит о воплощении Бога-Слова. «Бог соделался человеком, – учит он, – ἵνα χωρηθῇ ὁ ἀχώρητος», т. е. чтобы Бесконечное посредством соединения с конечным стало доступным для конечного духа.