Творения. Том первый. СЛОВА.

Со своей стороны и аполлинаристы выставляли некоторые возражения против православного учения о соединении в Иисусе Христе двух совершенных природ – Божеской и человеческой. Прежде всего они говорили, что «двух совершенных природ, божества и человечества, Христос совмещать в Себе не мог». Св. Григорий соглашается с ними в том, что, действительно, «Он не мог бы совмещать в Себе двух природ, если смотреть на дело материально, подобно тому, как, например, сосуд величиной в один медимн не может вместить в себе двух медимнов или место, занимаемое одним телом, не может вместить двух или более тел. Но если смотреть на дело духовно, то в данном случае не может представляться ничего невозможного и несообразного». С этой точки зрения весьма понятно, по словам Богослова, то обстоятельство, что каждый человек вмещает в себе и душу, и слово,[1250] и ум, и Духа Святого, равно как и то, что, еще прежде человека, этот мир, т. е. совокупность видимого и невидимого, вмещал в себя Отца и Сына и Святого Духа, потому что природа всего умосозерцаемого такова, что оно, при своей бестелесности, нераздельно соединяется и с подобным себе, и с телами. Наконец, – рассуждает святой отец, – если бы даже два совершенных естества действительно не могли совмещаться в одном лице, то и в этом случае возражение еретиков против соединения в Лице Иисуса Христа совершенного божества и человечества не имеет никакого значения, так как в Нем соединены два естества не одинаково совершенных, но одно из них совершеннее, а другое слабее. И в самом деле, «разве ум человеческий или ангельский можно назвать совершенным в сравнении с Божеством, так чтобы присутствием большего вытеснялось другое?» Вообще, замечает Богослов, «совершенное в одном отношении может быть несовершенным в другом, как, например, освещение в отношении к солнцу, капля воды в сравнении с рекой, холм в сравнении с горой, горчичное зерно в сравнении с бобом или каким-либо другим большим семенем, хотя в сравнении с семенами однородными оно и называется большим, или – если угодно – Ангел в отношении к Богу и человек – к Ангелу. Точно так же и наш ум есть нечто совершенное и высшее, но не в абсолютном смысле, а только по отношению к душе и телу; в отношении же к Богу он – нечто рабское и подчиненное, а отнюдь не одинакового с Ним достоинства и чести».[1251] Нет и не может быть никакого сомнения в справедливости этого рассуждения св. Григория. Но при этом нельзя не заметить и того, что оно не вполне соответствует поставленному Аполлинарием возражению и не вполне опровергает его. Говоря, что «двух совершенных существ Христос не может совмещать в Себе», Аполлинарий, по всей вероятности, хотел сказать этим, что для него непонятно, каким образом совершенные природы, Божеская и человеческая, существенно различные между собой, могут совмещаться в одном индивидууме, в особенности же непонятно, каким образом два ума, Божественный, бесконечный, и человеческий, конечный, – могут находиться в одном лице, не уничтожая один другого.[1252] Другими словами, Аполлинарий никак не мог допустить единства Лица в Иисусе Христе при существенном различии двух природ Его, а потому и упрекал православных в том, что они, признавая в Иисусе Христе совершенную Божескую и совершенную человеческую природы, учат о двояком Христе, допускают двух Сынов Божиих, естественного и воспринятого. Этого вопроса прямо св. Григорий не касается, и решение его осталось задачей церковных учителей последующего времени. Зато вполне метко и основательно он опровергает другое возражение аполлинаристов, тесно связанное с только что упомянутым возражением, а именно: еретики говорили, что если два ума, Божественный и человеческий, теснейшим образом соединить в одном Лице Иисуса Христа, то ум Божественный, при таком единении, необходимо должен ограничиться, помрачиться и лишиться своего бесконечного совершенства, и – тем более, чем более ум человеческий, при своей уже природной ограниченности, будет удаляться от первоначальной чистоты еще в силу своей наследственной способности ко греху. «Наш ум осужден и подпал наказанию; как же может соединиться с ним Божественный ум Логоса?» – спрашивали аполлинаристы. На это св. Григорий совершенно справедливо замечает, что и плоть также осуждена, следовательно, необходимо отвергнуть и плоть по причине ее греховности; если же для очищения и восстановления плоти необходимо признать соединение с ней Божества, то для полного спасения человека необходимость требует допустить соединение Божества и с умом человека. «Если воспринята худшая часть человеческого существа для освящения воплощением, то почему же, – спрашивает Богослов, – не допустить восприятия лучшей части, чтобы она освятилась вочеловечением?» К этому присоединяется еще следующее соображение: если ум, как греховный и осужденный, совершенно отвергнут, воспринято же одно тело, то погрешающие умом заслуживают извинения, так как, по теории еретиков, Само Божество ясно засвидетельствовало невозможность его исправления.[1253] Это последнее положение у Григория вытекало из его учения о необходимости восприятия Сыном Божиим полного состава человеческой природы, чтобы через соединение с Божеством освящена была вся человеческая природа. После всего этого аполлинаристам оставалось для оправдания своей теории прибегнуть еще к той мысли, что «для Бога возможно спасти человека и без восприятия ума». Но св. Григорий отвергает и это основание своих противников, замечая, что если рассуждать таким образом, то с одинаковым правом можно допустить и то, что для Бога возможно было спасти человека и без восприятия плоти, одним хотением, так как и все остальное Он совершал и совершает без тела;[1254] но с этим логическим выводом, конечно, не согласятся и сами еретики.