Творения. Том первый. СЛОВА.

Главное положение Аполлинариевой доктрины, за которое он, несмотря на свою приверженность никейскому символу веры, был осужден Церковью, со всей ясностью выражено уже в вышеприведенном месте из послания св. Григория к Нектарию, епископу Константинопольскому. Это – известное его положение: «Христос, по своей человеческой природе, имеет только плоть и низшую силу души человека, а высшую способность человеческой души – ум или дух (νοῦς или πνεῦμα) заменяет в Нем Логос или Божество». Очевидно, что такое положение несостоятельно ни в теоретическом, ни в практическом отношении, потому что, отрицая во Христе высшую часть человеческой природы, ум или дух, оно лишает Его полноты и совершенства человеческой природы; в практическом отношении оно уничтожает или, по крайней мере, слишком ограничивает деятельность Искупителя по отношению к восстановлению природы человека. Выставляя, в противоположность заблуждению Аполлинария, учение о соединении в Лице Иисуса Христа Божества и человечества в его истинном значении, св. Григорий Богослов в то же время вступает в довольно обширную полемику с еретиком и опровергает все пункты его системы, стоящие в противоречии с церковным догматом. В своем первом письме к пресвитеру Кледонию Богослов пишет: «Мы не отделяем во Христе человека от Бога, но признаем, что один и тот же – сначала не человек, но Бог и единородный Сын, предвечный, чуждый плоти и всякой телесности, а потом и человек, воспринятый для нашего спасения, подверженный страданию по плоти, бесстрастный по Божеству, ограниченный по телу, неограниченный по Духу; один и тот же – земной и небесный, видимый и умопредставляемый, вместимый и невместимый, чтобы всецелым человеком и Богом воссоздан был всецелый человек, подпадший греху». Но с признанием во Христе двух совершенных естеств, по мнению св. Григория, отнюдь не уничтожается единство Лица Иисуса Христа и не вводится понятие о двух сынах, точно так же, как нельзя считать двух лиц в одном индивидууме, когда апостол Павел (2 Кор. 4:16) говорит о внутреннем и внешнем человеке. «Коротко сказать, – говорит Богослов, – в Спасителе есть нечто одно и в то же время другое (потому что невидимое с видимым и вечное с временным не тождественны), но Он отнюдь не есть один и в то же время другой, потому что то и другое (т. е. Божество и человечество) в Нем соединены в одно – и Бог вочеловечился, и человек, так сказать, обожился».[1241]