Но все эти рассуждения Богослова относятся только к внешней стороне догмата о воплощении Сына Божия и нисколько не касаются его внутренней стороны: в них имеется в виду Боговочеловечение, как только факт в связи с результатами его во внешних проявлениях Личности Богочеловека, но не затрагивается вопрос о самом образе соединения Божества и человечества в Лице Иисуса Христа. Между тем этот трудный и таинственный вопрос, ко времени св. Григория еще не получивший ясного и определенного раскрытия в церковном сознании, конечно, не мог не занимать глубокомысленного Богослова, особенно в виду некоторых современных ему в данном отношении догматических движений. Хотя вопрос об образе соединения в Лице Иисуса Христа Божества и человечества в полной силе выступил уже в последующие века, в эпоху монофизитских и монофелитских споров, но и в четвертом веке, поднятый Аполлинарием, он, как мы видели, обращал уже на себя серьезное внимание, и церковные писатели этого времени рядом с теологической
стороной в учении о Сыне Божием должны были раскрывать и христологическую. В этом отношении св. Григорий Богослов является одним из главных учителей и защитников православного догмата от нападений аполлинаристов. Главное, что́ он старается раскрыть и доказать в своем учении о Лице Богочеловека, – это именно то, что в Нем в одно и то же время пребывают и естество Божеское, в строгом смысле этого слова, и естество человеческое, в смысле полной человеческой природы, кроме греха, которого первоначально была чужда и человеческая природа. «Сын Божий, – говорит Богослов, – благоволил сделаться и называться Сыном Человеческим, не изменяя того, чем был (т. е. Божества), потому что последнее неизменно, – но воспринимая по своему человеколюбию то, чем не был (т. е. человечество), чтобы Невместимому сделаться вместимым, вступив в общение с нами чрез посредство плоти, как чрез покров, потому что природа, подверженная явлению и исчезновению, не способна сносить Его чистого Божества. Для этого совершается соединение несоединимого: не только Бог соединяется с рождением во времени, дух (νοῦς)[1232] с плотию, вечное с временем, беспредельное с измерением, но и рождение совмещается с девством, унижение с высочайшим достоинством, бесстрастное с страданием, бессмертное с тленным».[1233] Таким образом, по словам св. Григория, высочайшее Божество – Сын Божий соединился с человеком, Его бесконечная Божеская природа соединилась с конечною и ограниченною природою человеческую. Но обе эти природы таинственным и непостижимым образом соединены в одном Лице Богочеловека, причем ни Божество не ограничивается и не изменяется, иначе Оно перестало бы быть таковым, ни человечество не теряет чего-либо из своего существа; последнее в силу теснейшей связи с Божеством только особенным образом обожается. «Сын Божий, – учит святой отец, – истощая свое Божество и воспринимая человечество, соделался не двумя, но восхотел соделаться одним; потому что то и другое, и воспринявшее и воспринятое, есть Бог, два естества, соединившиеся в одно, но не два сына (да не унизится соединение ложным пониманием)».[1234] Говоря, что «то и другое, и воспринявшее и воспринятое, есть Бог», св. Григорий отнюдь не хочет утверждать того, будто в Иисусе Христе и человечество есть Бог в собственном смысле, а только хочет показать, что в Лице Иисуса Христа Божеская природа преимуществует пред природою человеческою, и именно в том смысле, что последняя посредством соединения с первою обожается. Это совершенно ясно выражено у него в другом месте, которое, между прочим, мы уже привели отчасти: «Слово Божие, превечное, невидимое, непостижимое, бестелесное, – говорит он, – приходит к своему образу, носить плоть ради моей плоти... делается совершенным человеком, кроме греха. Хотя носит Его во чреве Дева, но Происшедший от Нее есть Бог с воспринятым человечеством, одно из двух противоположностей – плоти и духа,[1235] из которых один обожен, а другая обожена... Чудное соединение! Вечный начинает бытие; Несозданный создается; Беспредельный обнимается разумною душою, посредствующую между Божеством и грубою плотию».[1236]