— Последний обряд. Ты совершил его для Мэрилинга, ты знаком с ним. И еще ты говорил, что у тебя есть глиттайн…
— Я больше не верю в это. И не верил. Для Мэрилинга я это сделал, потому…
— Ты высший жрец. Ты носишь Имя Шимбо из Башни Темного Дерева, Отца Грома. И ты не имеешь права отказать мне в последней просьбе.
— Могу. Я отказался от Имени и отказываю тебе.
— Ты обещал, если я помогу тебе, замолвить за меня слово на Мегапее. Я тебе помог.
— Верно. Но поздно говорить об этом, ты умираешь.
— Вот и выполни мою последнюю просьбу.
— Я помогу тебе во всем, кроме последнего обряда. После того, что было вчера, я покончил со всем этим навсегда.
— Ладно. Я просто буду ждать тебя.
И я дополз до него.
Жаль, к этому времени дождь прекратился. И прекратил, к сожалению, делать доброе дело — вымывать из пейанца жизненную влагу. Грин-Грин лежал, облокотившись на камень, и белизна костей местами просвечивала сквозь зеленую плоть.
— Жизненная сила пейанцев — удивительнейшее явление, — восхищенно заявил я. — И все это ты приобрел прошлой ночью?
— Мне больно разговаривать. Я знал, что ты остался жив, и не позволил себе умереть. Я верил — ты меня отыщешь.
Я снял со спины то, что осталось от рюкзака и раскрыл его.
— Возьми, это уймет боль. Помогает представителям пяти рас. Твоя в их числе.
Он отвел мою руку в сторону.
— Я не буду отключать сознание в последние минуты.
— Грин-Грин, я больше ничего предпринимать не буду. Обряда не будет. Я дам тебе корень глиттайна и ты сможешь принять его сам.
— А если в обмен ты получишь то, чего жаждешь?
— Интересно, что бы это я мог так страстно желать?
— Ты, по-моему, был бы не против вернуть к жизни тех, кого любишь. Память их не будет хранить то, что случилось здесь.
— Пленки?!
— Да.
— Они здесь?
— Услуга за услугу, Дра Сандо.
— Обряд?
— Новая Кэтти, никогда не слышавшая о Майкле Шендоне. Или Ник, коллекционер разбитых носов.
— Это жестокое условие, пейанец.
— Ты лишил меня выбора. И, будь добр, поспеши.
— Договорились. Я иду с тобой этой ночью. А где Пленки?
— Когда обряд станет необратим, я сообщу тебе.
Я улыбнулся.
— Ты мне не веришь, но я тебя не виню.
— У тебя был экран… Мало ли что ты задумал.
— Ты прав. От меня все можно ожидать. Я ведь постоянно меняюсь, верно?
Я развернул глиттайн и разломал корень на равные куски.
— Итак, мы вместе выходим в путь, — подытожил я. — Но вернется сюда только один.
Мы прошли холодную серость, потом черную теплоту и дальше двигались в сумеречном свете. Не было ни звезд, ни ветра. Одна ярко-зеленая трава под ногами, высокие холмы да студеная северная заря вдали. Казалось, звезды были сброшены с неба в огромную ступку, после чего их истолкли и разбросали по вершинам холмов.
Идти, на удивление, было легко. Хотя впереди у нас маячила цель, мы двигались словно на прогулке. Были это звездные холмы снов, навеянные глиттайном? Или это была явь? Тела наши выглядели вновь невредимыми. Грин-Грин шагал рядом. Все было очень реальным; тела, оставшиеся лежать на голой и мокрой скале, были лишь давним сновидением. Мы словно никогда не уходили отсюда — Грин-Грин и я — окутанные миром и дружелюбием. Все было так же, как и в прошлое мое посещение.
Может быть, я не уходил отсюда?
Мы долго пели старинную пейанскую песню. Потом замолчали.
— Я отдаю тебе «пай-бадру», Дра. Больше я к тебе ничего не имею.
— Я благодарю тебя, Дра Грингрин-тар.
— Я обещал и должен выполнить свое обещание… О Пленках. Они лежат под покинутым мной телом, которое я, как умел, носил при жизни.
— Еще раз спасибо.
— Жаль, они не пригодятся. Я силой сознания перенес их из тайника, но они были повреждены. Как видишь, я сдержал слово не лучшим образом. Но выбора не было — я не мог идти сюда один.
Я должен был расстроиться, но этого не произошло. Не такое место…
— Ты сделал то, что сделал. Не волнуйся. Может быть, это даже к лучшему. Со времени их смерти произошло столько перемен. Они бы были одинокими в изменившемся мире, как и я когда-то. И они не смогли бы сделать то, что сделал я — вступить с этим миром в борьбу. Так что пусть будет, как будет. И кончим на этом.
— Нет, я хочу тебе еще рассказать о Руфь Лэрри. Она находится на Дрисколле, в пансионе для умалишенных. В Фаллонэ Кобаччо. Она записана под именем Риты Лоуренс. Ее лицо претерпело изменения, подобно сознанию. Когда ты освободишь ее — ей потребуются доктора.
— А почему она попала туда?
— Переправить ее на Иллирию оказалось бы значительно сложнее.
— Та боль, что ты успел причинить — она ничего не значит для тебя?
— Увы. Слишком долго я соприкасался с веществом жизни.
— Да, долго. Только напрасно. Я полагаю, что внутри тебя был Белион.