Мэтт возвращался в Сан-Франциско, ведя машину на автомате. Он был совершенно подавлен.
Посмертное признание Элиота сначала принесло ему некоторое облегчение, но оно быстро сменилось меланхолией и тоской.
По правде сказать, это посмертное примирение его совершенно не успокоило и оставило ощущение какой-то незавершенности. Мэтт если и верил во что-то, то только в саму жизнь. «Умереть достойно», «уйти с миром», «подвести жизненные итоги» – на все это ему было наплевать.
Он хотел бы вдвоем с Элиотом снова насладиться жизнью: покататься на лодке по заливу, выпить вино в тавернах старого порта, поесть форель у Франсиса, погулять в лесах Сьерра-Невады…
Одним словом, жить.
Но мечтать об этом не было смысла. Элиот умер, да и он, возможно, скоро отправится вслед за другом.
Он всегда наивно мечтал, что они помирятся. Но жизнь шла своим чередом, и примирения так и не произошло…
Было три часа дня. Мэтт остановился на заправке, чтобы залить бак и перекусить. В туалете он несколько раз умылся, как будто надеясь, что вода смоет усталость и прожитые годы. В зеркале он увидел свое осунувшееся лицо. Желудок сводило от голода, а душа была измучена усталостью и тоской.
Но откуда возникло ощущение, что он прошел мимо самого главного? С прошедшей ночи его мучило чувство, что эта история еще не завершена, но он бы не смог объяснить почему.
Мэтт заказал сэндвич с беконом и сел у окна, безучастно глядя на снующие машины.
Он жадно откусил кусок и почувствовал легкий укол совести. Последнее время у него поднялся уровень холестерина, и жена не разрешала ему питаться фастфудом.
Однако сейчас Тиффани была далеко и не могла запретить ему эту маленькую радость. Он все-таки достал коробочку с антихолестериновыми таблетками, которую всегда носил в кармане пиджака. Коробочка была почти пуста.
Он взял последнюю капсулу и проглотил ее, запив глотком кофе. Это машинальное движение, как вспышка молнии, осветило его сознание. Он уронил сэндвич и бросился к машине.
Мэтт понял наконец, что не давало ему покоя все это время!
Он перечитал письмо Элиота. В нем было ясно сказано, что старик-камбоджиец дал ему десять таблеток. Но Элиот только девять раз побывал в прошлом!
Десять таблеток, девять перемещений.
Куда же подевалась последняя таблетка?
24
Последняя таблетка…
Когда перед тобой лежит множество дорог и ты не знаешь, какую выбрать, не выбирай наугад, садись и жди.
Подожди еще немного и послушай голос своего сердца.
А потом вставай и иди туда, куда оно тебя позвало.
Меньше чем через полчаса Мэтт въехал в город.
В голове у него вертелась одна идея.
Пожалуй, немного безумная, но она согревала сердце.
Он остановился на Морском бульваре и, как в старые добрые времена, припарковал машину перед домом Элиота. Он надеялся застать Энджи, но, судя по всему, в доме никого не было. Поняв, что звонить и стучать бесполезно, он обошел дом, перелез через ограду и оказался в саду. Здесь почти ничего не изменилось. Старый кедр с Аляски все так же стоял на посту, раскинув гигантскую крону. Мэтт был почти уверен, что в отличие от домов вокруг в этом не было сигнализации. Он снял пальто, обернул его вокруг руки и со всей силы ударил локтем в эркерное окно кухни. Стекло было толстое, но он еще мог похвастаться хорошей физической формой. Мэтт осторожно просунул руку между торчащими осколками и открыл дверь.
Он проскользнул внутрь и три часа осматривал двухэтажный дом сверху донизу, методично обследуя каждую комнату, выдвигая каждый ящик, проверяя каждый шкаф. Он даже приподнял несколько рассохшихся половиц в надежде найти под ними десятую таблетку.
Тщетно.
Мэтт уже собирался уходить, когда взгляд его упал на фотографию Элиота в рамке, стоявшую между многочисленными снимками Энджи.
И тут он позволил себе выплеснуть весь гнев и разочарование:
– Ну что, всласть поиздевался над нами? – крикнул он, обращаясь к портрету друга. – Сознайся, все это чушь, да? И ты все это выдумал, чтобы оправдать свое поведение… – Он подошел ближе и впился глазами в фотографию. – Не было никакого камбоджийца! Не было никаких таблеток! Не было никаких путешествий во времени! Тридцать лет назад ты начал бредить и бредил до самой смерти! – С досады он схватил фотографию и швырнул ее об стену. – Скотина!
Лишившись последних сил, Мэтт упал в кресло.
Прошло немало времени, прежде чем он смог немного успокоиться.
В комнате стало совершенно темно. Мэтт поднялся и включил лампу, стоявшую на расписном деревянном шкафу. Он поднял с пола фотографию Элиота, отряхнул ее от осколков и положил на книжную полку.
– Ладно, мир!
Книжная полка…