Ты изменяешь ей со мной (СИ)

Снизу вверх моментально накрывает оцепенение. Каждый раз так, когда он близко оказывается, это какое-то нездоровое помутнение, иначе не назовешь.

— Вадим?

Он присаживается напротив и всем видом обозначает, что уходить не собирается.

— Здравствуй, Лиза.

— Зачем ты пришел?

В груди начинает вибрировать. Я так старательно все это время бывшего избегаю, что готова себе выдать медаль за усердие. Но сейчас вся моя оборона летит к чертям.

— Хочу с тобой поговорить. Приглашение на кофе ты отвергаешь, поэтому вот.

Он указывает на напитки.

— Я не хочу говорить, Вадим. И вообще, это лишнее. Все, что могли, мы уже выяснили.

— Ты не даешь видеться с детьми. Это очень важный вопрос, не находишь?

Возмущение прилипает к щекам. Если он о последней просьбе взять детей к бывшей свекрови, то это даже не обсуждается! В горле так пересыхает, что я все же делаю глоток из чашки, которую подвигает мне Соколовский.

— Зачем они тебе? — я звучно возвращаю чашку на стол.

Вадим хмурится.

— Хочу с ними общаться и имею на это право.

— Ты не имеешь, ты…

— Зачем ты усугубляешь, Лиза? Подумай о детях. Артем и так волком смотрит, та ситуация возле школы… она бы не стала такой острой, если бы ты не препятствовала…

— Она бы не стала такой, если бы ты сам от детей не отказался, Вадим!

Я взрываюсь, повышая голос и тут же снижаю тон, озираясь по сторонам.

— Ты сам, — добавляю тише, — все усугубил.

Вадим выдерживает паузу, от его взгляда по спине пробегает дрожь.

— Я был не прав.

От услышанного сердце совершает кульбит. Вадим признается, что ошибся? В любом случае, это ничего не меняет, но… что он имеет в виду?

— Вдруг понял, что тест подделка?

Теперь он прищуривается и качает головой:

— Тест тут ни при чем. Я не должен был отдаляться от детей несмотря ни на что. Но у меня есть, хоть и не достойное, но оправдание.

— Не утруждай себя. Я все понимаю.

Усмехаюсь.

— Понимаешь?

— Знаешь, я не думала, что подобное случится со мной. Что человек, который утверждал, будто я и дети для него самое важное, вдруг станет безразличен. Нет, — я останавливаю его, поднимая ладонь, — речь не обо мне. А об Артеме и Арише. Я понимаю, это у нас, женщин, безусловная любовь к детям в крови, а ты… ты наверняка был просто гостем в их жизни. Возможно, ты пытался их полюбить, но раз так просто отказался, значит… значит, не смог. Нельзя просто так из головы выкинуть то, что было важно. Забыть. Значит, Федя и Злата… всегда были дороже.

— Лиза, — вздыхает Соколовский. Он трет переносится и опирается о стол локтями. А когда снова поднимает взгляд, становится сложнее дышать. — Есть то… чего ты не знаешь.

Мозг поплыл в новых отношениях? Злата запудрила? Как же, я прекрасно это понимаю. Никаких новостей.

— И что же?

Вадим медлит. Я не знаю, что он хочет мне рассказать. И признаться, считаю, что оправданий тут быть не может. Все предельно ясно — детей от любимой женщины мужчины не отвергают. В нашей ситуации, таким ребенком является Федя. А мои… мои дети, которые, конечно, еще и Вадима, вдруг становятся обузой для него.

Может, сейчас у Вадима и просыпается совесть, но не все можно исправить. Слова уже сказаны, время упущено. Дети, возможно, и забудут нюансы, даже Артем смягчится, он ребенок, которому отец нужен, и все со временем сгладится, а вот я нет. Я не забуду.

— Я говорил тебе, что попал в аварию.

— Говорил, — киваю. — Но, если ты и собирался… успеть нас остановить, — осекаюсь. Воспоминания по новой закручивают вихрь в груди. То, что Соколовский не хотел нас отпускать, снова бьет по самому болезненному. Не хотел бы — не отпустил. Вернул. Мы не в каменном веке, есть телефоны, видеосвязь. Поезда.

Но Вадим стал холоден.

А значит, все правильно. Нам было не по пути.

— Кое-что произошло, помимо самой аварии, Лиза, — добавляет Вадим, вырывая меня из мыслей. Он так это произносит, что по коже бежит мороз. — Именно поэтому я забыл то, что было важно.

Не по себе становится, но я выпрямляюсь, отгоняя охватывающее беспокойство:

— Если бы ты хотел, тебя бы не остановили обстоятельства.

Вадим смотрит так пристально, что в груди лишь разрастается беспокойство. Мне, правда, не понять, как можно забыть своих детей, поэтому ни одна его отговорка не может быть оправданием. И все же, я жду хоть какое-то объяснение.

Но только, боюсь, оно меня совершенно не порадует. Почему он молчит?

— Зачем ты уехала, Лиза? — задает вместо объяснений вопрос, который тут же переносит меня в прошлое.

Тяжесть в сердце, боль предательства.

Вадим мне изменил.

Изменил в тот момент, когда мы были на грани.

И в как вишенка на торте — Федя. Осознание, давящее на виски многолетней ложью — у моего мужа сын от моей подруги. Это то, что не вычеркнешь, не переступишь. А принять не получалось.

Разве этого недостаточно?

— Я не выдержала, Вадим. Ты обещал, что все исправишь… — запинаюсь, на это Вадим сужает глаза. — Но мне нужно было время, чтобы понять, как быть дальше.

Соколовский становится задумчивым.

— Что исправить?

Усмехаюсь. Он даже не скрывает, что ничего исправлять не собирался. Странный разговор. И я не понимаю, чего хочет добиться Вадим.