Ты изменяешь ей со мной (СИ)

— Именно. Ничего невозможно было исправить. Поэтому я уехала.

— Допустим. Но ты увезла детей. Сейчас ты обвиняешь меня, что мы с ними отдалились. Но ты сознательно их увезла. Почему?

Я хмурюсь. Если он считает это отговоркой, то это низко. Переложить ответственность на меня очень удобно, чтобы умыть руки. И все же, как бы это ни звучало, не дает покоя мысль — есть что-то еще. В тоне Вадима нет обвинительных нот, тогда почему такой вопрос вообще звучит?

Как будто он действительно не понимает.

— Я все тебе писала в том письме. Дело ведь не в них, мы уезжали на месяц, два… мы бы вернулись, но…

— Но? Ты забеременела от другого, и планы поменялись?

Я забеременела от тебя! Но тебе и Ариша с Артемом стали чужими!

— Какая разница, Вадим? Я поняла, что мы не нужны тебе. Так ясно? Может, это было глупо, только я другой реакции ожидала, когда покидала город, — опускаю глаза, чтобы скрыть подступающие эмоции. Их Вадиму видеть не нужно. Делаю глубокий вдох, немного отпускает. — И все же, я поступила правильно. Теперь в этом сомнений нет.

Я нахожу в себе силы взгляд поднять. И теперь свой не отвожу.

— Видимо, в тот день, помимо аварии, — возвращаю Вадиму его же фразу, — кое-что, действительно, произошло. И ты вдруг понял, что любишь Злату…

Снова становится сложно дышать — я обхватываю чашку, чтобы занять руки.

Произносить такую болезненную правду, все равно что собственноручно раздирать едва покрытые коркой раны.

— Лиза, — Вадим вдруг кладет свои ладони, на мои. — Я хочу, чтобы ты знала. Все, что я чувствую к Злате, это совсем…

— Не нужно. Пожалуйста, не нужно, — отрезаю любую возможность подобраться к моему сердцу. Он терзает меня, я не могу так. Не выдержу. Поэтому повторяю: — Сейчас это не важно. У меня есть Руслан. А у тебя семья.

Вадим умолкает, он гладит большими пальцами мои руки, от этого жеста все внутри в тугой узел скручивается. Он раньше так делал.

— У вас серьезно? Ты любишь его, Лиза?

Сердце стучит у горла. Зачем он спрашивает? Как будто ответ на этот вопрос и есть решающий.

Достаточно лишь кивнуть, но даже вот так соврать не получается.

— Ответь, Лиза. Мне важно это знать.

У Вадима вдруг звонит телефон, он не поднимает, продолжая меня взглядом испепелять, но, когда абонент не унимается спустя три неотвеченных, все же тянется к телефону и смотрит на экран. И все же на звонок отвечает.

— Нам пора, — говорит он, завершив разговор.

— Нам?

Я на самом деле рада, что нас прервали. Говорить про Руслана, врать, мне тяжело. Пусть думает, что у нас с ним серьезно. Может, так наконец прекратит меня истязать?

В этот момент в мессенджере приходит сообщение, прочитав которое я сжимаю губы. Алла пишет, что Аксенов срочно собирает всех, причастных к проекту. Она сама присутствовать не сможет, но мне нужно быть обязательно.

— Кажется, нам по пути, — усмехается Вадим. — Могу подвезти.

— Я умею пользоваться такси.

— Брось, Лиза, к чему эта гордость? Во-первых, сейчас пробки и время ожидания такси может превысить допустимое, ты опоздаешь на совещание. А во-вторых, я все равно еду в офис. Или ты боишься?

Смотрит внимательно.

— Я не боюсь, — отвечаю, выдерживая темный взгляд.

И вскоре мы действительно едем в его джипе. Я словно устраиваю сама себе проверку. В самом деле — Бондарев не может быть со мной круглосуточно, а каждый раз шарахаться от Вадима — значит, проявлять слабость, и в конце концов, этот бег сведет меня с ума. К тому же считаю, что Соколовский не станет перегибать.

А я смогу ему противостоять.

Но я ошибаюсь, так ошибаюсь.

И в Вадиме, и в себе.

Когда мы останавливаемся на парковке, скорее тянусь к ремню безопасности, чтобы его отстегнуть. Но замок заклинивает, я дергаю его, как будто решается вопрос о жизни и смерти, но ремень не поддается.

— Надо заменить, — произносит Соколовский, — второй раз заклинивает.

Вадим наклоняется и подтягивает ремень, чтобы он так сильно меня не прижимал, и параллельно жмет на кнопку, пытаясь меня освободить. Но вдруг бросает взгляд на губы, а я застываю.

Нет, нельзя, так близко, снова.

Это катастрофа.

Я в мгновение вжимаюсь в спинку кресла на максимум, но это меня совершенно не спасает. Соколовский внезапно прижимается к моим губам, и в ноздри моментально ударяет запах его одеколона. Дерзкий, как всегда, обозначающий превосходство.

Одной рукой Вадим забирается в мои волосы, не давая отстраниться. Давит на затылок, не получается увернуться. Хотя мне и некуда, но теперь отрезаны все возможные пути спасения. Соколовский держит крепко, но целует бережно, осторожно, вдруг застывает и дышит тяжело.

— Лизка, черт, Лизка… — шепчет он. — Письмо… Действительно, было письмо…

Я не понимаю, что с ним. Вадим отстраняется сам.

Он смотрит на меня каким-то странным взглядом, прожигающим, вопросительным и одновременно таким, как будто к какому-то выводу вдруг пришел.

Перемены в бывшем сбивают с толка. Он вдруг берет мое лицо в ладони, гладит большими пальцами по щекам:

— Какой же я идиот.

— Что ты делаешь, Вадим? — отмираю, мотая головой.