Ты изменяешь ей со мной (СИ)

Он рад, что в его жизни снова появился отец. Вот только ему, в отличие от добродушной Ариши, нужно больше подтверждений, что он сам этому отцу нужен.

Надо бы отвлечься, пытаюсь усиленно, но не могу избавиться от навязчивых мыслей,

Что-то не так. Что-то определенно не сходится.

Если бы я просто ушла, если бы не вынужденная встреча с Аксеновым и Вадимом после, я бы так и была уверена, что все услышанное правда.

Тогда к чему был этот участливый взгляд Вадима? Не выходит из головы, как тот противостоял Аксенову из-за меня.

А вдруг не так поняла диалог? Я ведь слышала всего отрывок разговора.

Может, быть это абсурдно, может, как Даша когда-то, всего лишь хочу найти Соколовскому оправдание. Нелепое, дурацкое. Но все же подруга права.

Нам нужно поговорить.

Откровенно поговорить.

И если он мне соврал про свою память, если он полон ненависти ко мне, и все, что ему нужно — Злата и его новая семья, то я это пойму. И приму. Не подслушав за углом, а в глаза взглянув.

Я готова выслушать Вадима, и если увижу, что нужна ему — высказать то, почему болит.

А если подтвердятся мои опасения — так тому и быть. Жизнь продолжается.

Должна сделать это в первую очередь для себя.

И мне больше не нужно куда-то уезжать для понимания, что именно чувствую. Пощечины судьбы и годы самоистязания научили разбираться в самой себе.

Этим отличается та Лиза из прошлого, которая увозила с собой ворох невысказанных обид и… сегодняшняя я.

— Ты чего, Лиз? — хмурится Инга, замечая в моем настрое перемены.

Хочу ответить, но вдруг звонит телефон.

С удивлением бросаю взгляд на экран — там светится имя вызываемого «Аксенов Савелий». Еще не ожидаю большого подвоха и отвечаю на звонок, считая, что у него уточнения по проекту.

Мы же недавно виделись, что могло измениться?

А когда слышу, что именно он говорит, сердце замедляет ритм.

Все вокруг смазанным фоном становится.

Как это выходит из проекта? Один? А Соколовский остается?

Ничего не понимаю.

Я подставила компанию?

Да, Вадим предупреждал, но ведь нет никаких доказательств, что это я.

Какие штрафы и неустойки?

Какое дно он мне обещает, если я сама не уйду?

И самое убивающее, что в голосе Аксенова наряду с яростью сквозит разочарование. Он, действительно, уверен, что я подставила.

Должны быть основания.

Но… даже если со временем разберутся, что это ошибка… я никак не могу уйти. Маме лучше, но поддерживающая терапия будет длится еще некоторое время, это немалые суммы. У детей дополнительные занятия, я копила на съем отдельной квартиры.

Разрыв договора означает оплата неустойки, потребуют с меня.

Это же несколько месяцев работы…

Кладу телефон и некоторое время пялюсь перед собой. А потом пересказываю, что только что услышала, скорее от шока делюсь. И не сразу замечаю, как бледнеет сама Инга.

— Ты, говоришь, он обвиняет тебя в слитых эскизах? Что они точь-в-точь похожи на те с помарками, которые ты показывала им, приводя расчеты?

Киваю.

— Лиз…

Вдруг понимаю, что Инга задает вопросы не просто так.

— Ты что-то знаешь? — поднимаю глаза.

— Я не уверена, то есть, я не знаю. Думала, все не так, Господи, я… — она прикрывает рот ладонью.

Мне приходится подсесть и встряхнуть ее за плечи. Инга, смотрящая сквозь меня, наконец фокусирует на мне взгляд.

Дети снова просят пить, даю им воду, Алиса рядом играет с плюшевым медведем, тянет за руку, но я на атомате ей отвечаю, что обязательно поиграю, через пару минут присоединюсь. И снова смотрю на Ингу.

— Лиза, послушай, — мотает головой она. — Только выслушай. Я думала, он ищет талантливого сотрудника, а тебе как раз была нужна работа. Ты ведь еще тогда говорила, что тебе сложно работать с Вадимом, что вам придется часто пересекаться и на других проектах. И я решила тебе помочь. Я не хотела, Боже мой, какой он мерзавец. Прости, Лиза, я такая дура. Что я натворила…

Инга обнимает себя за плечи, в ее глазах стоят слезы. А я выныриваю из оцепенения.

— Что происходит? — колотится теперь внутри так, что дрожат руки. Кажется, все вокруг звенит, не только под ребрами.

Она часто кивает:

— Я расскажу. Расскажу.

Берет свой стакан и пьет большими глотками, а затем оставляет его, звучно зацепив дном столешницу. И начинает говорить:

— В тот день, когда ты пришла под утро, помнишь? Я хотела тебе помочь, просто помочь, а он попросил показать твои работы, мол нужно узнать, подходишь ли ты под требования. Что ты вообще умеешь. А у тебя папка лежала с набросками. Я считала это просто черновики, ничего важного. Он попросил, а я сфотографировала.

— Что?! Что ты сделала? Ты же…

Вдруг кажется, я во сне нахожусь. Все слова Савелия и Вадима складываются в пазл.

Мои эскизы. Мои эскизы слиты, с помарками. Не Вадима.

— Я думала, что помогаю… Прости меня, Лиза.

По щекам Инги катятся слезы. Она не играет, но и я далека от того, чтобы сдерживаться.

— Кто он?

— Я ведь ему верила… Какая же я дура…

— Кто?! Кому ты верила?

А потом все понимаю. Даже без озвучивания вслух. Вспоминаю, как Инга попросилась уехать в тот день. Как кусала губы, как говорила, что все будет хорошо. Я считала, она едет для разговора, чтобы порвать со своей больной любовью.