Ты лучше. Книга для подруги

С количеством муз была какая-то путаница: первыми с ними контактировали великаны алоады – От и Эфиальт. Именно они возвели служение музам в культ и дали им имена, думая, что их всего три: Мелета («опытность»), Мнема («память»), Айода («песня»). Мне очень нравится эта триада, поэтому я её на всякий случай упоминаю. Существуют разные источники информации, согласно которым муз то четыре, то семь, то девять. Собственно, имена и сферы покровительства девяти муз, прославленных в древних текстах, легко можно найти в любом справочнике, если будет такая охота. Я эту информацию, пожалуй, пропущу, поскольку не она нам важна.

Обиталища муз находились на горах Парнас и Геликон, у подножия которых били чистые священные источники (Аганиппа и Гиппокрена у Геликона и Касталия у основания Парнаса). Там, как говорится, их при большом желании и можно было встретить. Если человек (имеется в виду, я так понимаю, мужчина) был кроток, богобоязнен, но при этом изо всех сил стремился к прекрасному, у него был шанс испить вод священного ключа, после чего музы наделяли его вдохновением. Но только при условии, что вдохновение нужно ему не для удовлетворения своих тщеславных помыслов, а для возможности создать произведения, в которых он передаст и воспоёт священные божественные образы. Вот пример из «Теогонии» Гесиода:

Блажен человек, если музы любят его:

Как приятен из уст его льющийся голос!

Если нежданное горе внезапно душой овладеет,

Если кто сохнет, печалью терзаясь, то стоит ему лишь

Песнь услышать служителя муз, песнопевца о славных

Подвигах древних людей, о блаженных богах олимпийских,

И забывает он тотчас о горе своем и заботах

Больше не помнит: совсем он от дара богинь изменился.

Звучит очень красиво. Но есть загадочный смысловой ход: начали как бы с певца, а закончили мысль слушателем. И дело, наверное, не в издержках перевода, а в том, что такое восприятие «певца» другими возможно лишь в том случае, если на певческую деятельность его благословили музы. Ведь именно благодаря их божественному дару происходит столь отрадная трансформация.

Всё это, конечно, прелестно и работало бы безотказно, если бы тот, кому дали попить водички из священного источника, считал создание славословий и гимнов своим единственным предназначением. Но на то он и человек, чтобы дерзить и всюду совать свой нос. А такие поступки в пантеоне никогда не приветствовались. Где та грань, за которой заканчивается смиренное служение подданного, попросившего вдохновения и наделенного им, и начинается дерзновенное самовыражение? Это определяют только божественные покровительницы, курирующие искусство и науку от лица своего клана. Получается что так, иначе не знали бы люди с древнейших времен жутких историй про то, что музы могут быть очень жестоки и сурово наказывают тех, кто слишком много на себя берёт. Любую попытку нарушить «условия сделки» они воспринимают как гордыню и желание состязаться с ними, из-за чего натурально могут лишить голоса и зрения. И, хоть истории о божествах слагают люди, на что-то они всё же опираются. Тут есть над чем подумать. Особенно тем, кто, не имея достаточных оснований, призывает музу с просьбой о вдохновении для себя.

Отступление о божествах и божественном

Когда я писала эту главу, то понимала, что мне не обойтись без того, чтобы затронуть очень серьёзные темы о природе творчества. Но мало ли, может, эти рассуждения тебя не очень интересуют, поэтому я оформила их в виде отступления, и ты в своём праве, если захочешь его пропустить.

Муза, которая сторожит священный источник и курирует свою «отрасль» науки или искусства – это не более чем мифологический образ. Но если мы хотим углубиться в суть, то нам придётся принять за данность, что музы – это проводники священных сил, наделяющих человеческую душу способностью прикоснуться к Вечности, той необъятной бездне, где зарождается всё сущее. Человек слишком мал и слаб, чтобы постичь Вечность умом. Но тот божественный сокровенный потенциал, который скрыт в нём до поры, может пробудиться и дать возможность воплотить и сохранить образы, воспоминания, мистический энтузиазм и ту любовь, которую ему дано постичь.

Можно сказать, что наша личность совмещает в себе ту же хтоническую и небесную природу, что и у дочерей Зевса и Мнемозины. Эта природная мощь очевидная, дикая, и в отсутствие созидательного начала даёт неуправляемость и неконструктивность, так же как сочетание земли и воды даёт не что иное как грязь. Но у нас есть право посвятить свою жизнь тому, что освещает непонятную равнодушную хтонь огнём и светом божественного замысла.