Ты меня любишь

— Я рада, что ты упомянул Фила… — Зря я вспомнил про твою крысу. — Он действительно имеет отношение к нашей истории. В день, когда я была ему нужна… я была с тобой. Я никогда себя не прощу, Джо. Твое исчезновение, триумфальное возвращение в образе раненого воина… Ты прав. Все это мне и вправду знакомо. Я не собираюсь больше тратить время на заботу о человеке, который может внезапно пропасть, а потом заявиться и требовать понимания. — Ты делаешь глубокий вдох, словно готова завершить нашу книгу, наш роман, а затем протягиваешь мне руку, словно больше не веришь в любовь. И снова произносишь самое мерзкое в мире слово. — Друзья?

Лав не смогла убить меня, однако получила то, на что толкала ее маниакальная депрессия. Она убила нас. Я пожимаю твою руку. «Друзья», — и во всем теле иссякает заряд. Я плетусь на парковку. Я не в состоянии идти пешком или вести машину. Останавливаюсь в тени дерева.

— Такова жизнь.

Смотрю вверх — там Суриката. Пока я отсутствовал, она повзрослела. Или, может, дело во мне, потому что она явно регрессировала. Номи снова в обнимку с «Колумбайном», она прищуривается.

— Номи, — говорю я, — поздравляю с окончанием школы. Как дела?

— Ну, меня хоть не пырнули ножом.

— Это был выстрел. Не смертельный.

Она хочет рассмотреть мою голову, а я прошу ее не подходить ближе, потому что, если ты за нами наблюдаешь (а я надеюсь, ты наблюдаешь), я не должен привлекать внимание к своей ране, хотя я с удовольствием сейчас сорвал бы гребаный пластырь. Она кивает.

— Ладно.

— Слушай, ты прости, что я исчез…

— Да я здесь почти не была. Завела друзей в Сиэтле, часто остаюсь у Дона и Пегги… Когда мы снова переедем к тебе? В «Маршалле» отстойные номера, и комната на двоих с мамой — полный отстой.

Ты ненавидишь меня так сильно, что переехала в старую гостиницу Оливера… Будь ты проклята, покойная Лав Квинн.

— Дело в том, — говорю я, — что твоя мама сейчас мною очень недовольна…

Номи пожимает плечами.

— Мама никогда не бывает довольна. Разве что когда она с тобой. — Она переминается с ноги на ногу в слишком ярких для нее кроссовках с подсветкой. — Ладно, Джо, до скорого. Я хочу сказать, что все нормально. Правда.

Она говорит с такой уверенностью, и она знает тебя так, как не знаю я. Она знает тебя всю свою жизнь, и ее слова верны, Мэри Кей. Ты счастлива рядом со мной, а это главное. Я замечаю тебя в библиотеке. Ты видишь, что мы с Номи разговариваем. Ты понимаешь, что мы неизбежно встретились бы. Суриката срывается с места — «Скорейшего выздоровления!» — а я смотрю в окно и ловлю твой взгляд.

Ты не машешь мне рукой, но и пальцем не грозишь. Поворачиваешься ко мне спиной и притворяешься, что тебя отвлекла какая-то «нафталина», — на самом деле нет, однако ты еще не закончила меня наказывать. Нужно просто все наладить.

Дорога домой дается нелегко, голова болит, и мне, наверное, следовало от парома ехать домой на такси, а потом лечь в постель. В конце концов я не выдерживаю и принимаю таблетку обезболивающего. Беру грязный коврик перед дверью, бросаю в стиральную машину — мне нужно подготовить дом к твоему возвращению — и смотрю, как он вращается в барабане. Ненавижу лекарства… Прикладываю ладони к стеклу, вижу, как плывут лодки, мой рот полон слюны, я потею, а голова полна испорченной сахарной ваты.

Таблетки слишком сильные, а коврик — это парусник. У меня галлюцинации. Я слышу, как Стивен Бишоп в аэропорту поет о женщинах на Ямайке, а затем ненастоящая музыка умирает, и я снова у себя дома, и мои ноги на полу прачечной, и это мои ноги, а коврик больше не парусник.

Я не один.

Я вижу в отражении мужчину. Мы в Бейнбридже, здесь безопасно, однако меня не было две недели, а грабители не дремлют. Они приглядываются к пустым домам. Наверное, он не знал, что я вернулся.

Он делает шаг вперед, я сжимаю кулак, отражение становится отчетливее, и мы ведь в Бейнбридже — может, просто зашел сосед, обеспокоенный шумом… И все же Бейнбридж находится в Америке, а Америка жестока, и если б сосед зашел меня проведать, он бы меня окликнул.

Я прищуриваюсь, как Суриката, вглядываюсь в его образ. Вижу бейсболку и узкие покатые плечи. Он низкого роста. Совсем как Гномус. Я поворачиваюсь и вижу Гномуса, однако он зашел не для того, чтобы меня проведать. Он вооружен, а я безоружен и медлителен (лекарства — зло), и его удар стремителен. Бам!

Герой повержен, Мэри Кей, положительный герой.

44

Говорят, обвинять жертву — последнее дело, но все-таки иногда жертва того заслуживает. Я принял проклятую таблетку натощак и не запер дверь, как житель Бейнбриджа в четвертом поколении, который не считает нужным запирать дверь, ведь тут всегда было безопасно, — и знаешь что? Поделом мне. Я заслужил, чтобы меня скрутил бейнбриджский сумасшедший в шестом поколении, помешанный на кроссфите.

Гномус ни при чем. Я сам виноват.

Чувствую запах средства для чистки стекол «Виндекс». Отбеливателя «Хлорокс». В общем, всего, что заканчивается на «кс». И я не могу его пнуть, ноги связаны в районе лодыжек, и у меня рана в голове, а карате я не владею.