Ты меня поймал (СИ)

Начинаю ровнее дышать, когда меня окружает практически девственная тишина.

— Ужас, — шепчу я и в растерянности присаживаюсь на край кровати.

Но едва начинаю вспоминать встречу с Третьяковым, как в голове один лишь туман и море эмоций. Так мне не выплыть, а только ещё больше завязнуть в пучине.

Резко вскакиваю, стряхивая с себя оцепенение. Рисовать! Хватаю карандаш из сумки и вместе с этим отрекаюсь от действительности. Полёт…

Дети, солнце, тепло и буйство красок для радости. Вот что сейчас должно меня наполнять, а не чувство вины, раскаяния и непонимания устройства человеческого мира.

Зачем кого-то целовать, если у тебя уже есть этот самый для поцелуев и не только?!

— Для познания.

Ответ раздаётся из ниоткуда, хотя мне казалось, что и вопрос был только у меня в голове.

Дёргаюсь, едва не падая с лестницы, куда взобралась, чтобы наметить будущие тучки и солнце.

Осторожно поворачиваюсь на источник звука.

Так как дверей ещё нет, то в пустом проёме стоит импозантный мужчина где-то шестидесяти лет. Из-под чёрного берета выглядывает небольшой хвостик чёрных волос, а весь его одухотворённый вид, включая необычного покроя сюртук, говорит о творческой деятельности.

— Простите. Я не понимаю вас, — прекращаю пялиться на незнакомца и осторожно спускаюсь на пол.

— Вы спросили, зачем кого-то целовать, если уже имеется человек для поцелуев. Я вам ответил — для познания, хотя сейчас понимаю, вы беседовали сами с собой. Извиняюсь.

Отрицательно качаю головой и тут же успокаиваю мужчину.

— Ничего страшного. Не стоит извинений. Я не замечала раньше за собой привычки говорить мысли вслух. Я Клара, — и протягиваю ладонь для рукопожатия, успевая рефлекторно вытереть пальцы об штаны на бедре.

— О, точно! Простите, мадмуазель, я не представился, — взволнованно закудахтал как петух и тряхнул головой. — Полуэктов Виктор Иванович, главный архитектор сие объекта.

И энергично пожимает мою руку. Я удивлена, что мужчина сразу замечает.

— Лев Николаевич попросил о вас позаботиться. Уточнить, что вам требуется для работы. А лично для меня — их сроки. Примерные.

Задумчиво оглядываюсь, стараясь прикинуть, как долго буду прорисовывать.

— Неделя. Может, чуть больше.

Мой ответ явно радует архитектора, так что он беззвучно хлопает в ладоши.

— Чудесно, моя дорогая. Это чудесно. Через пару часов запустят отопление и станет комфортнее.

Благодарно улыбаюсь, так за неделю при такой температуре можно и примерзнуть к краскам.

— Я смотрю, вы уже делаете наброски. Позволите взглянуть? — тут же переключается Виктор Иванович и, получая мой молчаливый кивок, шагает внутрь комнаты.

Постукивая указательным пальцем по кончику своего орлиного носа, внимательно смотрит.

— Хорошо. Очень хорошо. Вы немного изменили мои наброски, — я тут же напрягаюсь, так как спорить с великим специалистом не хотелось. — Но я думаю, это хорошо. Мне нравится.

Наконец-то подводит итог и резко разворачивается ко мне лицом, что я не успеваю спрятать свои страхи.

— Спасибо. Захотелось больше тёплых красок и света, чтобы больным малышам было уютнее тут.

Полуэктов важно кивает, принимая мои пояснения.

— А ещё мне очень нравится ваш замок и эта клиника. Они словно идут одним ансамблем, дополняя друг друга. Изумительная работа, напоминающая Ренессанс, вторая половина шестнадцатого века.

На лице архитектора расцветает улыбка, и у меня на душе становится легче, так что продолжаю о том, что вспомнила ещё на балу.

— Лувр, его западный фасад. Вы будто перенесли частичку Франции, её готической истории к нам. Изумительно!

Я не вру, восторгаясь гениальной задумкой этого далеко не простого человека. Полуэктов же после моих комплиментов буквально светится изнутри.

— Вы первая, ну не считая Льва Николаевича, кто вспомнил про Лувр.

Напоминает о Дракуле и тут же омрачает мою радость. Не хочу о нём!

Странно, что Третьяков тоже вспомнил, но хотя он, как и его архитектор, француз с частичкой русского происхождения, который длительно проживает в той стране.

— Вы там бывали? — продолжает любопытствовать мужчина и разглядывает меня внимательно, как минуту назад рассматривал мои рисунки.

— Однажды, — уклоняюсь от подробностей, так как это личное, которое не хочется вспоминать сейчас.

— О, чудно! Понравилось?

— А есть такие, кому бы не понравилась Франция? — моя ирония прикрывает замешательство, и, чтобы дальше не чувствовать себя насекомым под микроскопом в виде глаз архитектора, отворачиваюсь к своей сумке.

— А вам такие не встречались? — он тихо посмеивается, продолжая игру — беседу из одних вопросов.

— Ну мне-то вряд ли, а вам, как гражданину этой страны, явно чаще?

Полуэктов снова смеётся, хотя мне не кажется наш разговором смешным, но смех у него такой заразительный. Я тоже улыбаюсь, когда, прихватив из сумки точилку для карандашей, подхожу к стене, чтобы продолжить работу.

— Вы прелесть, Клара. Не буду мешать вам работать, — отступая в сторону дверного проёма, вроде как прощается со мной.

— А что вы имели в виду, когда отвечали на мой вопрос?! Насчёт познания? — решаюсь спросить, так как не факт, что ещё встречусь с ним.