Ты мой закат, ты мой рассвет

— Я еще не научилась быть совсем сильной, — извиняется с искренностью маленького ребенка. — Мне так не хотелось тебя разочаровать… Ты даже не представляешь.

Ну почему же она просто не прокричится?

Хоть с матами, хоть с истериками, но не шмыгает носом в унисон дрожащим кончикам пальцев.

Закрепляю повязку парой пластырей и отхожу, чтобы навести порядок на тумбе и смыть кровь с края раковины. Как будто мы тут очень киношно выясняли отношения, а по факту получается…

Хрен его знает, что.

— Я… больше ничего не буду обещать, можно? — шепотом мне в спину. — Я просто попробую еще раз.

Киваю.

Не о том мы говорим.

Может, нам и правда лучше развестись, пока все это не превратилось в болезненную для нас обоих зависимость?

— Ну давай, писательница, — плюю на все, поворачиваюсь, держась ладонями за края столешницы, — ты же не об этом хочешь сейчас поговорить.

Она сразу же кивает.

Мы разведемся.

Эта мысль крутится на невидимой орбите вокруг моей головы.

— Я… понимаю, что никудышная жена. Мне правда очень жаль.

Вопреки моим ожиданиям не кричит, не становится в позу. Все так же смотрит своими огромными глазищами. Понятия не имею, какая в ней доза, но могу поспорить, что моя писательница абсолютно точно вменяема. Никакого аффекта.

— И пойму, если ты решишь, что развод все–таки был бы для нас лучшим решением…

С другими женщинами на этом этапе, который называю «пафосное жевание соплей», я обычно уже обрубал диалог. Не люблю, когда давят на жалость, но при этом вытирают слезы так, чтобы ни в коем случае не размазать тушь и с таким трудом нарисованные «стрелки».

Но эту плаксу я готов слушать.

Потому что она даже не плакса.

И, возможно, впервые в жизни говорит именно то, что думает.

— Я правда помню, что у нас, — улыбается и слегка жмурится, как будто собирается сказать что–то приятное, — партнерский брак. Меня просто… знаешь… занесло. Я иногда слишком сильно привязываюсь к людям. А ты такой… как таблетка для меня. И от тебя я тоже болезненно зависима. Это, конечно, мои проблемы.

Что за хуйню она снова несет?

— Очкарик, ты…

— Можно я закончу? — Повышает голос на полтона и тут же виновато морщит лоб. — Пожалуйста.

Киваю.

— Я не хочу снова быть одна. — Признание явно дается ей тяжело, потому что от напряжения голос срывается на последнем слове, и она очень неумело пытается скрыть его покашливанием. — Мне правда хорошо с тобой. Как ни с кем и никогда… Я знаю, что ты меня не любишь и никогда не сможешь… — Снова вздрагивает, поднимает и опускает плечи в немом вздохе. — Но я могу быть хорошей женой. Тебе же, кажется, нравится, как я готовлю, и мы даже научились спать рядом… жопками.

Улыбается. А у меня ощущение, что вот–вот заревет.

Но нет, в глазах ни намека на слезы.

— Мне хорошо рядом с тобой. Я не буду делать вид, что независимая, сильная, крутая женщина. Ну, очевидно же, что это не так. — Разводит руками, как будто я недостаточно видел ее с разных сторон и мне нужно еще одно доказательство. — И мы можем быть просто… партнерами, как и планировали. Я буду заботиться о тебе, а ты — оберегать меня. Иногда девочкам нужна… крепкая спина. Даже просто чтобы смотреть оттуда страшный фильм.

И снова улыбка. Прямо вот от уха до уха.

Аж тошно чего–то.

— Только… пожалуйста… — Йени переплетает пальцы, сжимает ладони, и я про себя от души ругаюсь матом, потому что поверх бинтов проступает красное пятно крови. — Я не хочу ничего знать о тех, с кем ты… проводишь время… Пожалуйста. Если тебе не сложно. Просто… ничего не хочу знать. Я не буду лезть в твое личное. Никаких упреков.

— Ну заебись вообще, — я и сам не знаю, иронизирую или язвлю, или меня просто бомбит непонятно от чего. — Идеальные отношения, малыш.

Она кивает так сильно и категорично, что я на мгновение искренне переживаю, как бы не сломала шею. Но она вовремя останавливается, поправляет волосы и с очередной убийственно–искренней улыбкой ставит жирную точку в своем монологе:

— Мы договорились не усложнять и не портить «нас» лишними чувствами, так что — никаких больше глупостей. Я не хочу потерять наши отношения из–за своей импульсивности. Ты… дорог мне. Как самый близкий… друг.

Друг.

Я повторяю это снова и снова, и снова.

И все как–то… блядь, ну, идеально.

Хули там, мне только что предложили полный комфорт и право «налево» взамен на то, что я делал бы и просто так.

Ну и чего молчишь–думаешь, Антошка?

Партнеры и друзья — как под заказ, завернуто в красивую упаковку с бантом. Может быть, она права? Так будет проще нам обоим. Раньше ведь получалось?

— Говорят, такие браки самые крепкие, — лыблюсь в ответ. — Спасибо, что разложила все по полочкам, женщина.

— Так мы… не разводимся? — как будто боится заранее радоваться, настороженно уточняет Очкарик.

— С какого это мы должны разводиться? — Усмехаюсь. — Сама же сказала, что мне нравится, как ты готовишь.

Только после этих слов моя писательница с облегчением выдыхает.

Как вслепую перешла минное поле. Подходит ко мне.

Приподнимается на цыпочки, кладет руки на плечи.

Прижимается губами к щеке и смешно фыркает, потому что случайно трется носом об щетину.