Ты мой закат, ты мой рассвет

Во второй половине дня, когда у меня готов длинный список всего, что нужно купить к Новому году и пара идей, как можно украсить дом, которые нужно обсудить с Антоном, я слышу злой лай собак за окном. Когда возвращается мой майор, овчарки обычно почти ласково тявкают и немного скулят, совсем не как сейчас, явно на чужака.

Пока иду к двери, улыбка до ушей: я была тут всего ничего, но за три недели успела выучить даже особенности собачьего лая.

В окне замечаю незнакомую машину, но человек, который из нее выходит, мне очень хорошо знаком.

Это мама Антона. Наверное, ее подвез знакомый, потому что прежде чем отойти, она что–то говорит в водительское окно, улыбается, кивает в сторону дома и потом провожает машину взглядом. Кажется, хоть рассмотреть это с моим зрением почти нереально, за рулем женщина.

У мамы Антона в руках ничего, только сумка через плечо. Но я все равно накидываю плед на плечи и, открыв дверь, выхожу на крыльцо. Я бы так встретила и свою маму. И любого, кого была бы рада видеть в любое время суток. А тем более маму мужчины, которого люблю, и которая была добра ко мне, как мало кто из людей, знакомых со мной намного дольше.

— Йени? — Она останавливается у подножия короткой лестницы к крыльцу. Выглядит не то, чтобы удивленной… Скорее, озадаченной.

— Здравствуйте, Вера Николаевна, — стараюсь перекрыть неловкость и тревогу искренней доброжелательной улыбкой.

Возможно, я до сих пор не отошла от утреннего происшествия.

Даже скорее всего.

Но мне кажется, что она совсем не рада увидеть меня здесь.

Глава восемнадцатая: Йен

Мы заходим в дом: я нарочно отхожу немного в сторону, уступая дорогу.

Чувствую себя совершенно не в своей тарелке, когда она говорит, что встречать ее было не обязательно, потому что ключи у нее есть, раздевается и смотрится в зеркало, чтобы поправить прическу.

— Ты ночью приехала? — спрашивает она тоже как будто с улыбкой, поворачиваясь ко мне только в пол оборота, как будто не хочет говорить глаза в глаза, но и спиной вроде как неудобно. — Я была вчера, тебя не видела. И Антон не говорил, что вы… — Откашливается. — Что ты приедешь.

— Утром, — немного заторможено отвечаю я. — Он не знал. Мы… Не успели согласовать время.

Вера Николаевна все–таки поворачивается. Берет паузу, чтобы осмотреть меня с ног до головы, обращает внимание на руку, хмурится.

— Что случилось? — показывает кивком на перебинтованную ладонь.

— Ерунда, — вру в ответ. Не хочу говорить причину, потому что это как тянуть леску с крючками: только начни — и потянется остальное, что лучше уже не поднимать со дна. — Неудачно резала яблоко с руки.

Возможно, я снова себя накручиваю, но она не выглядит поверившей моей отговорке. Хотя и расспросы прекращает.

— Антон просил, чтобы я помогла разобрать коробки на чердаке, — поясняет она и направляется к лестнице на второй этаж. — Пару недель назад перевозили с дачи кое–какие вещи, сразу все погрузили, не сортируя. А если я это не сделаю, то с его графиком и отсутствием дома все это покроется плесенью.

Я вспоминаю, что Антон рассказывал о переезде. У его родителей как будто был небольшой дом в паре часов езды от Петербурга. Бабушкино наследство, кажется. Дом они продали и перед тем, как передать ключи новым хозяевам, забрали все, что было хоть немножко ценным. Мой майор рассказывал, что сунул куда–то пару старых альбомов со своими детскими фотографиями, и я вытребовала с него обещание обязательно их показать. Почему–то очень хочется посмотреть, каким он был, когда еще не умел ходить и мешал родителям спать. Точно так же «смеялся» глазами? Хмурился до грозной складки между бровей? Чаще улыбался или был серьезным и сосредоточенным?

Если бы у нас были дети, я бы хотела, чтобы они были похожи на него. Если бы…

— Вера Николаевна! — Маму Антона я догоняю уже на втором этаже. — Можно я помогу? Антон вернется только вечером, я успею с ужином. И мне бы хотелось… помочь, если вы не против.

И снова тот же взгляд. Не раздраженный и, конечно, совершенно точно не злой. Скорее, удивленный. Как будто я прошу о том, на что не имею права. Но при этом улыбается и кивком приглашает составить ей компанию.

«Это просто нервы, Йен», — мысленно уговариваю себя, пока мы в две пары рук спускаем коробки с чердака в комнату на втором этаже.

Здесь у Антона что–то вроде кабинета, и он не очень радуется, когда хоть что–то здесь, даже если оставлено в неподходящем месте, перекладывают на свое усмотрение. Поэтому я сюда захожу только чтобы протереть пыль, пропылесосить и открыть окно на проветривание.

Но сейчас мы с Верой Николаевной располагаемся на полу, и с ее молчаливого согласия я срезаю густо намотанный скотч с одной из коробок. Мы точно ничего здесь не нарушим, разве что немного отполируем пятыми точками красивый деревянный ламинат и сшитое из овчин покрывало.