Ты мой закат, ты мой рассвет

Вера Николаевна, наконец, перекладывает последний альбом, поднимается с колен, стряхивая с брюк несуществующие пылинки. Проводит взглядом по комнате, натыкается на небрежно брошенную на полке между книг медаль. Берет очень бережно, как будто может сработать невидимая сигнализация.

— Мой сын всего добился сам, Йен. Умом, хитростью, бессонными ночами и разбитыми нервами. Он довольно долго вообще не встречался женщинами, потому что убивался на работе двадцать пять часов в сутки. А когда находил себе спутницу… — Женщина едва заметно кривит губы, но это равносильно громкому выражению разочарования. — Это всегда была не та женщина. Я никогда не вмешивалась в его жизнь и не давала советов, хоть знала почти обо всем. У нас доверительные отношения.

Это я тоже знаю, потому что пяти минут наблюдения за их общением было достаточно, чтобы понять — мать и сын на одной волне.

— Я надеялась, когда Антон, наконец, решит завести семью, это будет милая хорошая девушка, которая будет понимать, кто рядом с ней и что ему нужно. Что о моем сыне будут заботиться так же, как он готов заботиться в ответ. И я мечтала… — Она снова смотри на меня в упор, и я с огромным трудом заставляю себя стоять на одном месте. — Что эта девушка будет без груза неприятного прошлого за спиной.

Понятно, что такой девушкой должна была стать не я.

Но, как и всегда в моей жизни, как бы я ни старалась, как бы ни пыталась быть хорошей и удобной, я все равно становись чьей–то проблемой. Для кого–то слишком ранимой, для кого–то — слишком замкнутой, для кого–то — несексуальным бревном, а для кого–то — плохой невесткой.

Мир вокруг покачивается и тускнеет. Я перестаю чувствовать пальцы, но ноги становятся ватными, как будто подрезали сухожилия и вот–вот упаду.

Если бы не действие «волшебных таблеток» — которое и так почти закончилось — я бы просто упала, раздавленная острым приступом панической атаки. Хотя, если бы не проклятая таблетка, я бы просто не дожила до этой минуты и сдохла где–то рядом с разбитыми елочными игрушками.

— Антон рассказал? — слышу свой собственный сухой голос без единой эмоции.

Свекровь оставляет вопрос без ответа. Может, мне показалось, что я произнесла это вслух?

— Я не буду влезать в ваши отношения, Йен, потому что Антона все равно не перебудить, а он почему–то хочет продолжать ваши… отношения. — Она не скрывает, что намеренно не использует слово «брак», но…

Она замолкает, привлеченная собачьим лаем и звуком приминающего снег автомобиля.

Вот теперь овчарки узнали хозяина. Почти вижу, как виляют хвостами и прыгают вокруг, пока Антон строит брутального мужчину и пытается отделаться от их слишком бурных проявлений чувств.

Мы синхронно поворачиваем головы в сторону окна, а потом опять смотрим друг на друга.

— Он никогда не был милым и нежным, Йен. И ты выбрала не того мужчину, чтобы вытирал тебе нос и менял носовые платки. Тебе не шестнадцать, чтобы не понимать элементарных вещей. Поэтому я скажу тебе то, что уже сказала ему: иногда лучше безболезненно порвать нитку вначале, чем по живому резать ножницами огромный шарф. Надеюсь, мы друг друга поняли? И очень хочу верить, что ты, как девушка разумная, не примешь эти слова лично на свой счет. Я бы сказала это любой другой женщине, которая бы, став женой моего сына, решала свои проблемы, а не занималась семьей и мужем.

То ли я слишком торможу с ответом, то ли свекрови он не нужен, но она спускается вниз в полной тишине.

А мне нужна пауза, чтобы взять себя в руки и побороть приступ паники.

Не хочу, чтобы Антон видел меня такой разболтанной и нестабильной, как бутылка газировки.

На счет до трех — глубокий вдох «животом». Наверное, моя мать тоже попыталась бы меня защитить.

На счет до четырех — задержать дыхание. Если бы я была матерью, возможно, я поступила бы так же, если бы кто–то не давал моему ребенку то, что я бы хотела, чтобы он получил.

На счет до трех — выдох тонкой струйкой через рот. Мне не на что обижаться, потому что я заслужила каждое слово упрека.

Когда слова превращаются в мантру, я понемногу прихожу в себя. Слышу, как Антон зовет меня по имени и, потерев себя за мочки ушей, натягиваю счастливую улыбку.

Спускаюсь вниз. Муж и свекровь что–то весело обсуждают. Антон замечает меня, делает шаг в сторону лестницы, но я успеваю проскочить на кухню до того, как он дотрагивается до меня хоть пальцем.

Тошнота сводит горло.

Не хочу, чтобы дотрагивался до меня. Даже смотрел или дышал в мою сторону.

— Йени? — вопросительно в спину.

— Ужин… Я не успела, извини. Ты не предупредил, что приедешь раньше. Все будет готово через пол часа.

— Йен?!

Я делаю вид, что ничего не вижу и ничего не слышу.

У меня на всем белом свете только один человек, который может защитить мой разваленный замок и воскресить радужных овечек.

Я сама.

Глава девятнадцатая: Антон