Ты мой закат, ты мой рассвет

— Большое спасибо, Ольга! — Я бы еще и поклон отвесил, не будь уверен, что эту клоунаду она примет за чистую монету. Правда ведь решит, что бедный следак решил поцеловать благодетельнице ноги. — Обязательно воспользуюсь вашим предложением. Поверьте, что когда после праздников выйду на работу, первым делом лично позабочусь о том, чтобы в каждый офис вашего мужа зашли люди, которые совершенно точно «работают в сфере финансов» и внимательно, как для своего, проверили, блядь, каждую копейку!

У нее не сразу, но все–таки вытягивается лицо.

— Антон работает в экономическом секторе, — из–за моего плеча «подносит патроны» Очкарик. — Отмывка денег, неуплата налогов и вот это вот все…

Умница.

Так бы и расцеловал.

— Очень тупые шутки, — кричит рот Тетушка.

— Совсем не шутки, — резко перестаю улыбаться и корчить Петрушку. — Советую подыскивать нового мужа, потому что этот обязательно узнает, кому обязан полной жопой и, возможно, потерей имущества и несколькими годами тюрьмы.

Обожаю смотреть, как с зажравшихся «хозяев жизни» сползают их маски.

— Йени, скажи ему! — Уже ни хрена не пафосно, а вполне сцикливо заикается Тетушка.

— Тёть Оль. — Чувствую, как моя замороченная писательница потихоньку трется носом об мое плечо, словно готовится к решительному удару. — Не пошли бы вы на хуй из нашего дома вместе со всеми своими щедрыми предложениями?

Когда через десять (!) минут тетка с муженьком сваливают никому ничего не сказав и ни с кем не попрощавшись, воздух здесь, в моей тихой деревеньке, сразу становится чище.

А когда мы с подполковником потихоньку распиваем еще по глотку «Хеннесси», я искренне благодарю его за моего Очкарика: мелкого, несчастного и худого, но с Характером.

Глава тридцать шестая: Антон

После визита к врачу Очкарика срочно кладут в стационар.

Когда мы ехали в чертову клинику, я надеялся, что моей замороченной писательнице сделают пару анализов, дадут чудо–таблетку, выпишут рецепт, рекомендации и отпустят домой. Но не успели переступить порог кабинета, как доктор сразу заявил: «Стационар и сохранение!»

И все праздники мы с кошаком живем одни.

И это тошно.

Тупо тошно — быть в тишине, в пустоте, в доме, где раньше не было ничего от моей малышки, а теперь она словно вселилась в каждую мелочь. Эти ее дурацкие подушки на стульях, одеяло для ребенка и шитье, заботливо сложенное в старенькую корзину из какой–то плотной веревки, которую привезла ее бабушка, смешная зубная щетка в розовый горох. Аромат белых колючих цветов на подушке.

Я пару раз ловлю себя на том, что просыпаюсь посреди ночи, забрасываю руку за спину и сквозь сон пытаюсь найти узкую теплую ладонь. И ничего. Встаю, брожу по дому, даже не включая свет. Пытаюсь уснуть. Хрен бы с ним — пусть бы даже лезла обниматься во сне, только бы лежала рядом.

Если бы не белая глиста — было бы совсем хуево.

Как–то спасает только то, что она все–таки не лежит в застенках, и мы видимся каждый день. И постоянно переписываемся, и созваниваемся. И теперь уже я начинаю дергаться на каждый сигнал входящего сообщения. И отвечаю почти сразу, потому что не расстаюсь с телефоном. Таскаю его то в ладони, то в кармане.

Восьмого числа — прошло почти неделя с тех пор, как Очкарика положили в больницу, а мне кажется, что целый год — я с горем пополам уговариваю врача разрешить нам выезд на пару часов.

Есть повод.

Я нашел участок под дом.

Хоть он стоит на порядок дороже, чем я рассчитывал, но, когда увидел — сразу, понял, что здесь мы и будем строиться. Уверен, когда Очкарик оценит эти виды, ее самочувствие сразу улучшится.

— Чувствую себя Кавказской пленницей, — говорит она, болезненно посмеиваясь, когда я, заворачивая ее в шубу, как маленькую веду и усаживаю в машину. Даже кошака взял по такому случаю, хоть эта мелкая зараза так орала в переноске, что я успел сто раз пожалеть о дурной, не понятно откуда взявшейся сентиментальности.

Но моя малышка рада и сияет, когда берет глисту на руки и начинает с ним разговаривать, словно он понимает и вот–вот ответит. А ведь правда что–то в тему мяучит и даже мурлычет.

Бля, ну чего меня так прет от этой идиллии? Может правду пишут, что когда женщина ждет ребенка, у ее мужа тоже что–то там происходит с гормонами?

Ехать нам почти час, так что все это время Очкарик потихоньку дремлет, сопя и обнимая уснувшего кота.

Надо думать о детском автокресле, кстати.

Я прячу эту мысль до более актуального времени, притормаживаю около огромной территории и нехотя бужу малышку. Она не сразу просыпается, а когда открывает глаза, выглядит такой сонной и теплой, что я с трудом давлю в себе желание просто тупо не возвращать ее в больницу. Хули там, неужели нельзя нанять медсестру, которая будет делать ей капельницы, следить за состоянием?

Я знаю, что нельзя. Потому что в больнице за моей малышкой присматривает целый штат врачей, и потому что — гоню от себя эти мысли, но они все время зудят над ухом — если вдруг что–то пойдет не так, лучше, когда рядом будут специалисты. Через пару секунд, а не через час, пока я довезу ее до проклятой больницы.