Ты мой закат, ты мой рассвет

Это такая неприкрытая злость и негодование, что в этом вся Вика, такая, какой я знаю ее еще со школы. Она прекрасно манипулировала мужчинами, умела заставить их делать так, как ей нужно, прикрываясь образом капризной девочки. Но когда вдруг что–то шло не по плану, и «жертва» начинала сопротивляться — Вика впадала в бешенство.

И тогда она становилась открытой и читаемой, как книга.

Потом сама же признавала, что погорячилась, дала волю эмоциям, обещала впредь держать себя в руках, но так было ровно до следующего мужчины, который отказывался плясать под ее дудку. Или просто оставался равнодушен к ее женским чарам. Таких на моей памяти были единицы, но они были. И до самого последнего дня нашей с Викой дружбы, она помнила всех их по именам, злилась и плевала ядом, при случае злорадствуя, что видела «того козла с его страшилой».

Такую искреннюю злость, как сейчас, в ней вызывали только те мужчины, которые были ей не по зубам.

Даже странно, что я раньше не замечала такие очевидные вещи. Теперь можно выдохнуть.

Сесть удобнее и не бояться, что десятком слов Вика, наконец, доломает то, что не сломала год назад.

— Что? — не понимает причину моей улыбки Вика. Я молчу.

Даю ей время включить зажигание.

Нет сил играть в маскарад и делать вид, что я пришла сожрать все то, что она собирается мне скормить под видом правды. Остается надеяться, что в голове моей бывшей лучшей подруги все–таки осталась пара извилин, которые работают без перебоев. И по крайней мере сейчас, когда я всем видом даю понять, что не поверю ни единому ее слову кроме правды, Вике остается только одно — рассказать ее.

— И куда делась перепуганная дуреха? — пытается загнать меня в угол Вика. Пожимаю плечами.

Отвечать на эти слабые попытки ужалить меня беззубым ртом — себя не уважать.

— Вика, я просто хочу, чтобы вы с Вадиком оставили нас с Антоном в покое. — Я говорю это без злости и угроз, потому что говорю искренне. Только за этим и пришла, а не чтобы выводить мужа на чистую воду. — Если у вас какой–то глупый детсадовский план испортить нам жизнь, то мне очень грустно, что двум взрослым людям больше нечем заняться, кроме как плести бестолковые заговоры.

Вика громко фыркает.

Когда–то эти звуки вызывали во мне что–то вроде трепета: в такие моменты бывшая подруга выглядела крутой, независимой и бесстрашной. И мне хотелось быть похожей на нее. Чтобы перестать шарахаться каждой тени и больше не бояться увидеть в толпе лицо со шрамом.

А сейчас вижу, что она просто испуганная капризная девочка. Куда более испуганная, чем когда–то я.

— Вы с мужем друг друга стоите, — наклоняясь ко мне, с шипением, но все–таки уже без превосходства говорит Вика.

— Не представляешь, как я рада, что ты это заметила.

Она снова фыркает, но сама же себе не верит._

И, наконец, прекращает ломать комедию: садится ровно, как пару минут назад сидела я, готовясь к неприятному разговору. Заодно понимая, что сейчас мы в последний раз говорим друг с другом вот так — через стол, как в старые добрые времена.

Только уже как чужие люди.

Глава шестьдесят вторая: Йен

— Твой… муж, — Вика морщится как от болезненной оскомины. — Просто скотина.

Даже не удивляюсь, что ее «исповедь» начинается таким предисловием.

У Вики всегда были виноваты все вокруг кроме нее. Все были мудаками, скотами, идиотами и предателями, а она — ангелом.

Боже, неужели я правда раньше искренне восхищалась этим человеком? Если бы не обстановка — от всей души настучала бы себе по лбу.

— Я пыталась… встретиться с тобой. Хотела… поговорить.

— Чтобы извиниться? — иронизирую я.

Бывшая подруга стреляет в меня отравленным взглядом и продолжает:

— Хотела посмотреть тебе в глаза и увидеть, что ты, наконец, тоже страдаешь так же, как и я. Но я не знала, где ты. Поэтому позвонила Наташке и сказала, как есть, что хочу испортить тебе жизнь, что ты увела моего мужа и что, если она хочет как–то поучаствовать в том, чтобы поставить тебя на место — может мне помочь.

— Меня на место?

— Ей не понравилось, как ты с ней разговаривала. — Вика неопределенно пожимает плечами, видимо не очень представляя, о каких разговорах идет речь.

Видимо тех, когда я выставила их с Сашей за порог дома моей бабушки.

Даже странно, что взрослая женщина и мать почти первоклассника может быть так зациклена на заслуженной оплеухе.

— В общем, я поехала к твоему следаку. Но тебя там не было. А был только он.

Вика внимательно изучает мою реакцию. Становится мрачной, когда понимает, что не будет ни вспышек гнева, ни приступов ревности.

— Он не пустил меня в дом, — продолжает нехотя. — Хотя я очень старалась туда попасть. Сказал, если не оставлю тебя в покое — устроит мне неприятности. Я наговорила ему гадостей. И ушла. А через неделю он сам мне позвонил и назначил встречу.

В длинной паузе после этого признания легко читается ее сожаление, что не послушалась.

Странно. Ведь за все это время Вика ни разу не появилась в моей жизни. Вообще никак. Ни единым словом или даже буквой.

— В этом же кафе? — подсказываю я.