Ты плыви ко мне против течения

У классной доски, на подставке, гипсовая рука. Алешке было жалко руку. Четкое осеннее солнце светило в упор, и на руке лежали золотые тени. Освещение было сложное, и Алешка видел, как у́зит точные глаза Олег Никифоров. Этот любит трудную работу. Все его вещи хороши и тщательны. Как говорил Иван Васильевич, школа резчиков давно не знала таких учеников. Сам Алешка тоже не хуже других. Его работу – резной моржовый клык – вместе с тремя барельефами Никифорова отправили на выставку в Москву.

Клык Алешке не нравился. Вырезал он любимых оленей. Вспугнутые, мчатся они по тундре. Сделал работу Алешка добротно. Старался, чтоб завиток к завитку, ни одной лишней черточки – все плавно, все к месту. И работать нравилось. А закончил – показался ему клык скучным. Ноги у оленей получились тяжелые, земля под ними – грубая. Сила в позах была, а вот изящества не было.

Целый месяц потом за резец не брался.

Олег повернулся к Алешке и глазами спросил: ну как? Он всегда так вертится, если дело у него идет и все получается как надо.

Алешка взялся за кисти, но эта неживая, очень правильная рука раздражала его. И вдруг он заметил на большом пальце, возле ногтя, лоснящееся жирное пятнышко.

– Эге! – обрадовался Алешка. – Попалась!

Иван Васильевич оторвался от книги и с удивлением посмотрел на него.

– Это я нечаянно, – объяснил Алешка. – Простите.

Он быстро работал кистью и улыбался.

– Ну вот! Опять вы за свое. Ну как же так, Денисов? – Иван Васильевич огорченно вскинул седые тощие бровки.

Он показал классу Алешкину работу и стоял молча, сложив губы трубочкой, сердясь искренне, по-детски.

Гипсовая рука была нарисована неплохо. Но вместо черного фона классной доски где-то сзади, в пространстве, плавала розовая заря, а на большом пальце сияло жирное пятнышко пота. Эта рука была не гипсовая, а живая, и казалось, что пальцы вот-вот сомкнутся и потрут вспотевшее место.

– Почему вы все перекраиваете на свой лад, Денисов? – возмущался Иван Васильевич. – Где вы нашли в этой серой комнате розовое? Почему так согнуты указательный и безымянный пальцы?

Алешка вышел из-за стола, неловко пошевелил плечами.

– Так ведь пятно-то есть, – сказал он. – Жирное такое, как человеческий пот.

– Вы фантазер! – вскипел Иван Васильевич. – На отсебятине далеко не уедешь. Всё топорщитесь, как петухи, сразу в небо взлететь стараетесь! А без корней, без этих черных досок, без гипсовых рук не будет у вас неба. – Иван Васильевич уже стучал кулаком по столу. – Не ждите его! Не надейтесь!

«И что он на меня нападает?» – тоскливо подумал Алешка.

Ему было жалко старого и в общем-то доброго учителя и обидно, что Иван Васильевич «разносит» все его рисунки так, что потом противно смотреть на краски и карандаши.

Учитель заговорил снова. Алешка не смотрел в его сторону, и ему казалось, что голос учителя идет из-под земли.

– То ли дело Никифоров… Вы посмотрите только! – Голос плыл мягко, с улыбкой, с бархатцей.

«Любит он Олега, – подумал Алешка. – Ну и пусть! Не пропадем!»

– И здесь есть фантазия, понимание свое. Но точность, точность какова! Ты, Денисов, не дуйся! Смотри, учись…

Он сказал много хороших слов и наговорил бы еще больше, но тут раздался стук.

– Простите…

Круглое лицо директора взошло, как луна, в проеме двери.

– Простите, – повторил он, вдвигаясь в класс. – Я, Иван Васильевич, на одну минутку – с приятным известием.

В классе насторожились.

– Да, с приятным, – сказал директор, и длинные ямочки на его мощных щеках заиграли. – Известие из Москвы.

Он замолк, и Алешка почувствовал на себе любопытные взгляды. Он тайком посмотрел на Олега. Тот сидел прямо и напряженно.

«Волнуется», – подумал Алешка.

– Большой серебряной медалью выставки, – торжественно начал директор и снова сделал паузу, – награжден наш ученик и ваш товарищ – Алексей Денисов!

«Вот так да!» – удивился Алешка. Он от неожиданности так резко поднял голову и широко раскрыл глаза, что все дружно рассмеялись.

– Похлопаем! – предложил директор.

Ребята зашумели, захлопали, и Никифоров тоже хлопал и улыбался. Но Алешка видел, что руки у него деревянные, а улыбка однобокая, растерянная.

– Приз и медаль будет вручать областное начальство в торжественной обстановке, – сообщил директор, уже стоя рядом с Алешкой и пожимая ему руку.

Потом подошел Иван Васильевич.

– Да-а… – протянул он и улыбнулся. – А я вот ругал вас. Вот так… – И комически вскинул тощие бровки.

«Почему – ты?»

– Я так и знал, что тебя отметят, – признался Никифоров.

– Правда?

Алешка обрадовался, но Никифоров смотрел на него неподвижными глазами, словно боялся сморгнуть.

«Зачем он выдумывает все это?» – с тоской подумал Алешка.

– Я провожу тебя, – предложил Никифоров.

– Не надо. Я – огородами.

– Может, вечером на рыбалку сходим?

В голосе приятеля зазвенели нотки отчаяния. Алешке стало жалко парня.

– Сходим.

– Ко мне зайдешь или я к тебе?

– Зачем ко мне? Ты же возле речки.

– До вечера, – буркнул Никифоров, повернулся и очень быстро пошел мимо дороги, по кочковатому пустырю.

Вечером они были на протоке.