Ты плыви ко мне против течения

В окошко глянула. Улица. Колодезный журавель. Возле колодца бабушка Малинкина и еще одна женщина. Разговаривают. Ведра на коромыслах, вода через края поплескивает, полнехоньки ведра, все как полагается, да только бабушки сами по себе, в разговорах, а коромысла тоже сами по себе, на воздусях.

Проглотила Настя Никитична таблетку, пошла в свою комнату. Открыла чемодан с книгами и задумалась.

– Что же делать-то?

К председателю пойти, сказать: так и так, свихнулась. Это ведь на весь институт тень кинуть, на все высшее образование. Вон до чего доучивают!

В зеркало на себя поглядела: Настя как Настя. Никаких признаков дурости не видно, но ведь, коли одурел, так, наверное, и не углядишь ничего.

В дверь тихонько стукнули.

– Да! Конечно! Входите!

Вошла бабушка Малинкина. Махонькая, в белом платке, в понёве, расшитой кубиками, которые складывались в цветы кипрея. Бабушка была румяная, с черной косой из-под платка.

– Как спалось, девушка?

– Ни одного сна не видала.

– Умаялась вчера, да и сегодня бледна что-то. Пошли-ка яблочком утренним угощу.

– Спасибо вам за добрый прием! – Настя Никитична кинулась открывать другой чемодан.

– Все книги, книги! – заохала бабушка Малинкина.

– Да ведь чтоб других учить, самой нужно знать в сто раз больше.

– Это всё так! – согласилась бабушка Малинкина.

Но во втором чемодане лежали не только книги. Здесь были плащ, лучшее платье и павлово-посадский набивной платок с кистями и цветами по всему полю.

– Ба-а-тюшки! – всплеснула руками бабушка Малинкина. – Красота неземная!

Настя Никитична быстро подошла к своей хозяйке и накинула ей на плечи платок.

– Это вам подарок!

– Как же так-то? – изумилась бабушка Малинкина. – Чужой бабке – и на́ тебе! Нет, девушка! У тебя самой один.

– Но это подарок! И вам к лицу. Поглядитесь! – Настя Никитична взяла упирающуюся бабушку за руки, потянула к зеркалу.

– Годков бы сорок долой! – тряхнула бабушка вспрыгнувшей на лоб кудряшкой. – Ну ладно. Подарки любят отдарки.

– Что вы! Что вы! – Тут Настя Никитична спохватилась. – Простите, но мне имени вашего вчера не сказали.

– Зови баба Дуня.

– Баба Дуня, вы уж меня не обижайте!

– Кто ж тебя обидеть решится? Такую девушку обидеть – вовсе без сердца надо быть. Пошли-ка, душа хороша, за яблочком нашим.

Вышли в огород. Возле баньки, которую с первого раза Настя Никитична и не приметила, росла робкая, так и не ставшая деревом яблоня, а возле нее еще два куста, и оба терновых.

– Поздно вчера ты прибыла да усталая. Может, сейчас с дороги попаришься?

– А хорошо ли с утра? – засомневалась Настя Никитична, но потом обрадовалась: вместе с усталостью, глядишь, и весь бред отскочит.

– Отчего ж нехорошо? Чайку попьешь и гуляй. Вечером-то не до бани будет. Гости обещали пожаловать.

Бабушка Малинкина отворила дверь в баню, в печи лежали березовые дрова, баня не топлена.

– Дело недолгое – печь истопить! – Бабушка набрала с яблони горсть скрюченных, пожухлых листьев. – Огнёвка завелась на моей ненаглядушке. Сейчас мы два хороша́ и устроим: печку истопим и яблоньку от заразы спасем! Ну-ка, огнёвка, гори огнем жарким!

Баба Дуня кинула листья в печь, дрова вспыхнули, загудело пламя.

«Может, с головой-то у меня все в порядке», – мелькнула у Насти Никитичны мысль.

– Нагни мне вон ту ветку! – попросила баба Дуня.

Настя Никитична нагнула ветку, бабушка сорвала маленькое, светящееся изнутри яблоко, подала девушке.

– Кушай!

Яблоко было спелое, сладкое.

– Райское?

– Нет-нет! Что ты! – замахала баба Дуня руками. – Это нашего сорта! Это еще моя прабабушка на чистой белене прививала.

– Очень вкусно! Спасибо!

– Поди в корытце поглядись! У меня тут для соек поставлено.

– К вам сойки летают?

– Да почти каждый вечер.

– Как хорошо! Я очень довольна, что уехала из города.

Корытце было деревянное, долбленое, а дна не видать.

Настя Никитична погляделась и увидала себя, как в зеркале. Брови вразлет, глаза как спелая вишня, волосы – кудель золотая, а на щеках спелые яблоки.

Вдруг в воздухе раздались веселые детские голоса. Настя Никитична вскинулась – детишки с лукошками, болтая ногами, пролетели над огородом.

– В лес помчались, по грибы. Мухоморы пошли, да что-то больно рано. На целый месяц, почитай, раньше времени выскочили, – объяснила баба Дуня.

– Пойду искупаюсь, – сказала Настя Никитична упавшим голосом.

– Ступай, вода уже готова. А жарко будет – доску в подполье открой.

Дрова успели прогореть, круглые камни, лежащие в печи, накалились.

В баньке чисто, лавки скребаные. Шайка, мочалка, веник, по углам пучки трав духмяных. Ушат с водой. Потрогала – ледяная. Рядом ведро с малым ковшиком. Квас.

– Кваску на камни брось! – крикнула за стеной бабушка Малинкина. – Квас с анисом, шибко приятно будет.

Настя Никитична вышла из бани в предбанник. Здесь уже полотенце мохнатое положено.

– Спасибо, баба Дуня!

Бабушка не откликнулась. Ушла, видно.

Заперла дверь на крюк и на задвижку. Поглядела в малое оконце: нету ли какого охальника? Под окошком росла темно-зеленая, остролистая, жалящая наповал крапива.

Настя Никитична вполне успокоилась. Скинула сарафан, разделась догола и шагнула в сухой березовый жар бани.