Ты плыви ко мне против течения

Ванечка всегда опережал Евгешу. Пока тот набирался духу, выпросил у мамы денег, пошел к Кольке, у которого сидел Венька, и купил себе зеркальце.

Теперь он пускал по дому зайчики, а Евгеша сидел у окна печальный и тихий.

– Тоже небось зеркальце захотел! – неодобрительно покачала головой бабушка. – Право, как малые дети! Одному дали, так и другому дай.

– Да ведь они и есть малые дети. – Мама дала Евгеше горсть монет. – Он это заработал, – сказала строго бабушке.

Колька и Венька играли в лото.

– Садись с нами, – предложил Венька. – Карта – пять копеек.

Евгеша потрогал в кармане свое богатство.

– Продай зеркальце! – Он нащупал и достал двадцатикопеечную монетку.

– А это – всегда пожалуйста! – Венька вскочил, побежал к двери, где на лавке лежала его телогреечка, принес три зеркальца. – Выбирай!

Евгеша выбрать постеснялся, взял не глядя. Зеркальце оказалось с пузырьком воздуха. Венька торговал бракованным товаром – с какой-нибудь свалки таскал.

– Сам выбрал, возврата нету! – Венька зашелся в дурацком смехе. – Самое порченое выбрал. Растяпа!

Евгеша покраснел и ничего не сказал, не защитил свое зеркальце, а оно ему сразу полюбилось из-за пузырька. Пузырек мог ведь быть и волшебным, живым. Только разве объяснишь необъяснимое Кольке и Веньке.

– Играть будешь? – спросил Колька. – Втроем кон больше и интереса больше.

– Давай две карты, – согласился Евгеша.

Кинул в банку из-под чая два пятака.

Кричал Колька.

– Десять! «Стульчики»!

– Чего? – не понял Евгеша.

– «Стульчики» – сорок четыре.

– Восемьдесят девять, восемьдесят пять, «дед»!

– Какой дед? – удивился Евгеша.

– Девяносто, – буркнул Венька.

– Семнадцать, «очко», пятьдесят шесть.

– Всё, – сказал Евгеша.

Ребята воззрились на его карту.

– Хы! – удивился Венька.

Теперь кричал он, и Евгеша снова выиграл. Потом он сам кричал и «накричал» себе. Ребята сидели красные, злые. Они надеялись обыграть лопуха Евгешу, но дурным везет.

– Будем проверять! – заявил Венька.

Когда Евгеша крикнул в очередной раз: «Кончил!» – проверили, и оказалось, что «пятнашки» не было. Игру продолжили, и победа досталась Кольке. Еще раз семь кончал Евгеша, и всякий раз он давал маху: какого-нибудь бочоночка не было.

К Ковыряловым зашла мама.

– Женя, ужинать! – позвала она сына.

– Иду! Последний кон! – Евгеша кричал сам и кончил. – Кончил! Все-таки кончил! – радовался он, проверяя бочоночки и высыпая на ладонь деньги.

– Обманули дурака на четыре кулака! – задрыгал вдруг ногами Венька.

Колька тоже повалился рядом, заходясь в гаденьком мелком смешке.

– Мы… бочоночки… обратно в мешок… кидали! – хохотал Венька. – Ну, лопух! Ну, лопушок!

Кровь бросилась Евгеше в лицо. Оглянулся, схватил железную кочергу.

– Ты чего? Ты чего? – заскреб ногами по полу Венька, пытаясь уползти в сторону.

Евгеша поставил кочергу на место и вышел, вежливо притворив за собой дверь.

– Психованный! – заорал ему в спину Колька.

Каникулы! Свобода! Ты полный хозяин своего дня.

Колька ладит самокат. Треугольная рама на трех коньках, а впереди – руль, тоже с коньком. Гора начинается от Колькиного дома. Дорога идет под уклон, до самой реки. У всех самокаты, а у Евгеши нет. Он не завидует ребятам. Он сидит с зеркальцем на задворках. Ловит солнце и посылает его во все концы. Как знать, может, этот луч долетит до Северного полюса. Бредет полярник по сугробам во тьме полярной ночи. Ему тяжело. Впору лечь. И вдруг – лучик! Прыг на один сугроб, прыг на другой! И высветил засыпанное снегом зимовье. Полярник обрадовался и лезет по сугробам из последних сил.

«Все это выдумки! – осаживает себя Евгеша. – А что, если?..»

Сердце колотится, и, чтобы не выдать себя раньше времени, он принимается пускать зайчики на вершину березы, на трубу, на снежные бугорки… И вдруг вскочил, выставил перед собой руку с зеркальцем, прошептал:

– Зима, зима! Поглядись! Красотой своей подивись!

Евгеша стал отводить руку в сторону, чтобы увидать отражение в зеркальце, разглядеть лицо Зимы. Но Зима не показалась – разгадала Евгешину хитрость. Тогда он отнес зеркальце домой и пошел на гору.

– Колька, дай прокатиться! – попросил он самокат.

– Прокатись, – согласился Колька.

Евгеша лег на раму, взялся за руль, самокат толкнули. Дорога нехотя скользнула под самокат, но тотчас развеселилась, понесла. Руль дрожал и прыгал: он был чу́ток ко всем неровностям дороги, и Евгеша держал его намертво.

Земля навстречу уже не бежала, а летела, брызжа в лицо срывавшимися из-под рулевого конька льдинками.

«А что, если машина?! – с ужасом подумал Евгеша. – Можно свернуть в снег… Только на такой скорости костей потом не соберешь».

Пролетев по воздуху на выбоине, самокат покатил по ровному месту. Здесь надо было выбирать: или сворачивать налево, на дорогу, или ехать прямо, по снежной целине.

Евгеша поехал прямо, и самокат сразу же потерял скорость и замер над рекой.

На другом берегу в синей дымке вечера стояли голубые, в инее, березы. Они в очередь спускались с высокого противоположного холма к реке, словно по воду шли. И впереди, в самом пышном наряде, первая среди них красавица.