Ты плыви ко мне против течения

– Победа победе рознь. Смотря сколькими жизнями за победу плачено. Мы за наши победы платили очень дорогой ценой.

Евгеша сник.

– Ну что ты нос повесил? – Майор улыбнулся. – Я тебе это говорю для того, чтобы ваше поколение наших ошибок не повторяло. Россия велика, но ее тоже надо жалеть. Вот это ты запомни.

– Я запомню, – пообещал Евгеша. – Я Россию жалею. Ей от врагов много доставалось. И от помещиков, и от всяких немецких генералов, которые муштровали наших солдат. И вообще…

– И вообще, – согласился майор.

Они спустились к реке, перешли ее по узеньким лавам.

– Никак не соберутся мост поставить, – сказал Евгеша.

– Поставят, – успокоил его майор. – Вот скоро мы все демобилизуемся, приедем домой, отстроим города, села, деревеньки. Столько всего понастроим, что когда вы подрастете, то скажете о нас: «Вот какие были люди – и в войне не поддались врагу, и в деле оказались сметливые да проворные!»

– А мы что будем делать? – спросил Евгеша.

– А вы тоже будете строить. Только вы будете строить такую жизнь, о которой мы и помечтать нынче не сумеем. В ваше время совсем иная будет жизнь. И во много раз интереснее нашей.

– Ну уж нет! – сказал Евгеша. – Вы воевали, а нам, наверное, не придется.

– Так ведь и слава богу, что не придется! Разве это стоящее дело – людей убивать?

– Да нет, конечно, – согласился Евгеша. – Только у вас вон ордена.

– И у вас ордена будут! Не за взятие городов – стало быть, за их разрушение, за уничтожение рот, батальонов, дивизий, – а за создание каких-нибудь замечательных машин, за великие книги, за озеленение, скажем, Каракумов. Вот за что вы получите свои ордена.

Майор так улыбнулся Евгеше, словно у него уже сияла на груди дюжина наград, и Евгеша тихонько и облегченно вздохнул. Он и сам знал, что получит награды за какие-то большие и очень хорошие дела.

Вдруг приехала тетя Марина. Приехала не на поезде, а на собственном легковике. Машина была трофейная, черная, как жук, сверкала лаком и никелем. Ребята со всей деревни сбежались поглазеть на невидаль.

Маленький Ванечка забрался в машину и не уходил. Посидеть за рулем разрешено было и Кольке Ковырялову, а Евгеша в машину не сел. Он завидовал Ванечке и Кольке, но что-то в нем упиралось, да так больно упиралось – пришлось убежать за дом и выплакаться всласть.

Евгеша плакал и твердил: «Чего же она такая?! Чего же она такая?!»

Мама, которая так горько и так правдиво говорила о тете Марине, встречала ее, как самого дорогого человека.

– Ах, Мариночка! – металась она по комнате. – Не забыла нас, приехала!

Тетя Марина сверкала золотым зубом, вынимая из сумок пакеты и коробки с продуктами. Евгеше и Ванечке она привезла матроски и пистолеты с пистонами, Симе – одеяльце и какую-то заморскую, большую, с большим кольцом соску. Бабушке – боты, маме – отрез на платье.

Конечно, деваться им было некуда – совсем изголодались и обносились. Так что тетя Марина приехала вовремя. Но Евгеша видел: радость у мамы была непритворной. Мама гордилась, что у нее есть родственница с генеральской машиной.

И еще Евгеша понял: неспроста приехала тетя Марина. Недаром детей отправили гулять, даже в машине позволили посидеть. С каким-то разговором приехала тетя Марина. С каким-то нехорошим разговором.

«Ладно! – утешал он себя. – Вырасту большой, все ей верну: и матроски, и продукты…»

Тетя Марина привезла матери деньги. Валенок денег! Начиналась денежная реформа, и все эти сотенные, полусотенные, тридцатки могли стать ничем. Бумажками.

Обе сестры Кольки Ковырялова работали продавщицами. Ковыряловы сдали квартиру не из-за денег, а чтобы польза дому была: жилое помещение дольше стоит. И чтоб глаза отвести завидущим. Деньги, мол, не от прибыльной торговли, а от жильцов.

Операция «молчи» началась затемно. Мать закутала, как могла, полусонного Евгешу, и они, сжавшись от холода и страха, трусцой пустились по пустынной дороге на станцию. Мать оглядывалась – не догоняет ли кто.

– Ты не беги, если встренут, – говорила мама. – И упаси бог кричать. Молчи. Взять с нас нечего, а про то – не догадаются.

– Мама? – спрашивал Евгеша.

– Молчи! – останавливала мать. – На поезд опоздаем.

Утренний поезд тоже был торопыга: едва втолкнулись в тамбур – дернулся, покатил.

Они проехали несколько остановок, сошли на полустанке. Пересели на автобус. Куда они едут, Евгеша не спрашивал. Окна в автобусе промерзли, было темно.

– Наша, – сказала наконец мама.

Они вышли на мороз и ветер. Светало. В обочинах дорог снег. Зима подзадержалась. Декабрь, а земля как линялый заяц.

Все соскучились по зиме, по белому.

Теперь мама шла, по сторонам не глядя, неторопко, как у себя по деревне ходят. Евгеша, угнув голову в плечи, семенил за ней. Страх не отпускал его.

Только два дня тому назад трое бандитов «встретили» Колькину старшую сестру Веру. Она была с мужем-майором, но бандиты не испугались военного.

– Ребята, не дурите! – сказал он им.

Да попались непугливые, пришлось майору стрельнуть.

Вера приходила вчера к маме, рассказывала.