Ты поймешь, когда повзрослеешь

Как обычно, Леон ведет себя высокомерно и не считает нужным ответить. Каждую неделю я экспериментирую с подходом к нему – и каждый раз наталкиваюсь на стену. Он не психопат, а психологи хороши только для психов. Ему ничего ни от кого не нужно. Он хочет, чтобы его оставили в покое, и если он поселился здесь, то только затем, чтобы не заниматься кухней и хозяйством, потому что его жены больше нет с ним. Я действую ему на нервы и мешаю. А когда наши беседы начинают раздражать его, он ведет себя так, будто меня вообще нет рядом.

Я долго колебалась, прежде чем поставить точку в наших сеансах. В конце концов, он не испытывает в них необходимости и у меня нет причин заставлять его исповедоваться передо мной. Но благодаря своему собачьему нюху, я чую людей, которые под внешней непробиваемостью нуждаются в помощи. Я убеждена, что за сарказмом Леона скрываются боль и страдания, которые я хотела бы облегчить, и неважно, к каким ухищрениям мне придется прибегнуть.

Я все заранее продумала. Идея нанести ему этот удар пришла мне в голову во время нашей последней встречи, когда он сидел в своем любимом массажном кресле и водил глазами по планшету, время от времени издавая удовлетворенные возгласы. Я твердо решила выиграть партию в игре, которую он мне навязал.

Он полулежал на диване и даже не ответил на мой вопрос. Все шло так, как я предполагала. Я встала с деревянного стула, который он соблаговолил предоставить мне, и молча устроилась в его любимом массажном кресле. Уголком глаза я видела, что он поднял голову и принялся наблюдать за мной. Я едва сдержала улыбку. Все идет по плану. Пора переходить к следующему этапу.

Я демонстративно вытащила из кармана смартфон. Леон привстал. Сейчас он увидит, с кем связался. Поставив звук на полную громкость, я дотронулась до цветного квадратика, чтобы начать игру в «Кэнди Краш». Экран заполнился разноцветными леденцами, которые мне предстояло собрать в определенном порядке, чтобы заработать призовые очки. Из смартфона неслась целая какофония звуков. Я чувствовала, что Леон умирает от желания узнать, что на меня нашло. Но если он откроет рот, то нарушит пакт молчания, который заключил сам с собой. Что перевесит? Гордость или любопытство?

Он обошел стол и сел на деревянный стул напротив меня. Я не отрывала глаз от экрана. Несколько минут он молчал, потом, повернув гладкое после лифтинга, без единой морщинки лицо к окну, заговорил:

– Я был приемным ребенком. Мать оставила меня в середине января голенького на паперти церкви. Мне было всего два дня от роду. Жизнь в приюте была невеселой. Мы все были обязаны неукоснительно соблюдать расписание. За малейшую провинность наказывали. Наказаний вообще было много, а любви – мало. В шесть лет меня усыновила семья булочников. Переехав к ним, я уже на следующий день начал работать. Я вставал в четыре часа утра и выпекал хлеб, за который мой приемный отец получал восторженные похвалы. Если, к несчастью, я не мог удержаться и съедал кусок хлеба, меня на весь оставшийся день запирали в стенном шкафу вместе со старой обувью. В шестнадцать лет я оказался в Париже. Несколько дней я жил на улице, а потом мне выпала неслыханная удача. Удачу звали Мариз.

На мгновение он умолк. Я его не торопила. Если бы я сразу поняла, что нужно изобразить безразличие, чтобы его разговорить, я бы выиграла время. Если хочешь чего-то добиться от Леона, нужно попросить его о противоположном. Я давно об этом догадалась, но не могла даже предположить, какую жизнь он прожил. Значит, он стал таким неуживчивым не из-за привилегий, свойственных его статусу, а наоборот. Под элегантным костюмом неприятного старика скрываются глубокие травмы. Как же я не разглядела в нем очевидного? Я даже спросила себя, не ошиблась ли я в выборе профессии.

– Мариз и я, мы были счастливы, – после долгого молчания продолжил Леон свой рассказ. – Мы добились процветания небольшого предприятия, которое досталось нам от ее родителей. Мы превратили скромную компанию районного масштаба в международный холдинг, где работало более тысячи человек. Все режиссеры знали, что нам нет равных в организации спецэффектов. Мы сотрудничали с самыми великими, я и сейчас регулярно общаюсь со Стивеном по имейлу… Спилберг, вы, наверное, слышали о нем?

Разумеется, не только слышала, но и знакома. А у вас случайно не найдется телефона Брэда Питта?

– Мы много путешествовали, – продолжал он, не дожидаясь моего ответа. – Деньги текли рекой, и наше состояние достигло нескольких миллионов франков. У нас было трое замечательных детей. Потом звезда, дарившая нам счастье, погасла. За один год мы потеряли двух младших детей. Если бы вы знали, как тяжело видеть, как страдает и угасает плоть от плоти твоей. Мариз не выдержала удара и ушла вслед за ними через несколько месяцев. Мы остались вдвоем с моим старшим сыном. Все пережитое так повлияло на него, что я должен был всерьез заняться его здоровьем. Пришлось продать компанию.

Он промокнул глаза.