Ты принадлежишь мне

Отголоски событий прошлого все еще внутри меня. Но чтобы их прогнать, мне нужно как следует разозлиться, а не получается. Вот я и пытаюсь скрыть свой страх за сарказмом.

Тарасенко наконец-то освобождает меня и даже помогает встать с пола. Самое смешное, что я в упор не помню, как и когда он меня на пол свалил, да еще и так грамотно придавил, что боли или какого-то дискомфорта я не чувствую.

— Что с тобой случилось? — спрашивает Женя, пытаясь поймать мой взгляд.

Я в ответ криво улыбаюсь и иду к раковине, чтобы помыть руки. Меня все еще потряхивает от ярких воспоминаний. Не знаю зачем, но я все же решаю объяснить Тарасенко, что же действительно со мной произошло. Я включаю кран, выдавливаю жидкое мыло на руки, и слова сами льются из моего рта:

— Когда-то я гордилась своей памятью, ведь мне не надо было, как многим детям, корпеть над учебниками и подолгу что-то зубрить. Достаточно один раз прочитать или прослушать — и у меня словно картинка в голове отпечатывается, или запись голоса включается. Училась я играючи. С легкостью наизусть пересказывала любые стихи или тексты, причем очень больших размеров. Побеждала на всевозможных городских олимпиадах… Что уж говорить — я была гением. Я бы, может, и через класс скакала, да только вот мои родители не видели в том особого смысла. Да и я тоже. У меня в классе были друзья, и терять мне их не хотелось. Потому и училась я, как все дети, в обычной десятилетке. Вот только кто ж знал, что моя идеальная память станет со временем и моим проклятием? И теперь, стоит хоть одной знакомой фразе сорваться с губ абсолютно любого человека, как меня накрывает лавиной воспоминаний. Самое ужасное, что я даже не в состоянии отличить, где прошлое, а где настоящее. Я настолько погружаюсь в них, что…

Я резко обрываю свою речь — и вдруг с ужасом понимаю, кому только что открылась. Внутри все холодеет от страха. Я нерешительно поднимаю взгляд, ожидая увидеть торжество победителя. Ведь я по собственной воле вложила в руки врага оружие против меня. Однако вижу совсем иное — вину. Женя резко опускает взгляд, подходит к холодильнику, дергаными движениями вытаскивает запотевший контейнер с остатками моего ужина. С контейнером в руках, он подходит к шкафчику вытаскивает из него вилку, возвращается к столу, садится и начинает есть. Прямо так, из контейнера.

Я тоже решаюсь все-таки поесть. Война войной, а обед по расписанию.

Какое-то время мы молча работаем челюстями, а затем Тарасенко делает то, чего я меньше всего от него ожидала. Он берет мою кружку и пьёт МОЙ чай.

— Эй, это мой чай! — возмущаюсь я.

Женя пожимает плечами и с хитрой улыбкой отвечает:

— Мне никто чаю не налил, значит, буду пить твой.

У меня нет слов, я сижу с открытым ртом, и в шоке смотрю на своего мужа. Нет, это ж надо… Вот наглец!

А Тарасенко как ни в чем не бывало продолжает поедать свой ужин, запивая его МОИМ чаем!

В итоге мне ничего не остается, кроме как встать, достать новую кружку и заварить новый пакетик.

Женя на мои действия смотрит с веселой ухмылкой.

Мне так и хочется сказать какую-нибудь колкость, но почему-то на ум не приходит ничего интересного. Да и таким поведением он заставил меня растеряться, и хуже того — почувствовать вину. Ведь я могла бы нам обоим накрыть на стол, но я же не захотела, вот ему и приходится теперь есть прямо из контейнера и пить мой чай.

Господи, ну что за глупость вообще? О чем я думаю? Я несколько минут назад устроила безобразную истерику, а затем раскрыла свою самую главную тайну, вложила в его руки оружие против меня, взвела курок, осталось разве что нажать на спусковой крючок… и виню себя за то, что не налила чаю своему врагу?

Нет, Крис, ты неисправима…

Выдохнув и покачав головой, я встаю, собираю посуду, иду к мойке. Быстро всё мою и, убрав в сушку, оборачиваюсь к стоящему позади меня мужчине. В его руках я вижу пустой контейнер с вилкой и чашку.

— За меня помоешь? — спрашивает этот наглый тип, а его губы при этом подозрительно подрагивают, словно он пытается скрыть улыбку.

Выхватив со злостью посуду из его рук, я быстро мою и её. Вытираю руки полотенцем и, обернувшись, давлюсь воздухом. Мой муж вытирает со стола. Я думала, что видела в жизни всё, но нет… Тарасенко с тряпкой в руках — это поистине эпичное зрелище.

— Что, — тут же оборачивается он, почувствовав мой взгляд, — ты закончила?

— Да, — киваю я и, не выдержав, с искренним удивлением добавляю: — Ты умеешь вытирать со стола?

Его губы раздвигаются, и я вижу идеально белые зубы. Да уж, вот от этой улыбки я всегда и сходила с ума. Кто-то делает голливудские улыбки наигранными и неестественными, но только не Тарасенко. Этот мужчина всегда умел улыбаться так, что у всех девчонок с нашего курса колени подкашивались. Как, впрочем, и у меня.

— Умею, — слышу я его веселый голос. — И посуду мыть, и убираться тоже. Я много чего умею, разве что крестиком вышивать не научился. Но если приспичит, то и это смогу.